Николай Данилов - Кордон

Любому такой пост не доверишь. Во-первых, тут должен быть артиллерист — при посте фальконет; во-вто-рых, — самостоятельный во всех отношениях человек, сообразительный, расторопный, безупречного поведения служивый. Наблюдательный или, как его называют господа офицеры, обсервационный пост расположен в четырех часах пешего хода от порта. Ни тебе тут начальника караула, ни разводящего — сам кум царю и сват министру. Один-два раза в неделю может появиться кто-нибудь из портовых людей и то так, мимоходом — то ли на ближайший хутор путь держит, то ли оттуда идет. Ну, если кто из начальства объявится, то на всякий случай наставление даст: «Глядите тут в оба!»

Бабушкин мыс, расположенный у входа из океана в

Авачинскую губу, виден издалека, а с него — перед глазами вся округа.

Огромным ковшом кажется сама Авача, сегодня тихая, но нередко волнистая, всегда просторная. Ее скалистые берега круты и корявы. Они, иссеченные дождями, исхлестанные свирепыми ветрами, переходят местами в пологие склоны, плавно спускаются к воде. Все вокруг заросло зеленью. Деревья перемешались с высоким кустарником, трава — выше человеческого роста. Словно ухватом держит суша небольшую, но глубокую Тарьинскую бухту. Хороша она была бы для стоянки судов, но крутые прибрежные скалы не позволили построить около нее порт. Тарьинская бухта так и осталась бы, наверное, первозданной, не принося людям никакой пользы, если бы не нашли недалеко от нее залежи вязкой глины, пригодной для изготовления кирпичей. По распоряжению губернатора там построили небольшой самодельный завод. С тех пор по Тарьинской бухте изредка стали ходить из порта и обратно грузовые боты. От Петропавловска пустующую бухту отделяет высокий Раковый перешеек. Что делается в порту, из Тарьинской бухты не увидишь, а из порта не будешь знать, что происходит в ней. Однако с высоты Бабушкина мыса хорошо видно и то и другое. В ясную погоду в подзорную трубу легко можно рассмотреть дома Петропавловска, посчитать суда в гавани. Но Яблокова и его напарника больше интересует по службе океан. Почему? Ясное дело. На Бабушкином мысе установлен маяк. В большом керосиновом фонаре в несветлое время постоянно поддерживается огонь. Маяк позволяет любому судну в темноте увидеть его издалека. А для моряков дальнего плавания нет ничего радостнее после мучительного путешествия увидеть землю. Маяк — предвестник конца странствий тружеников моря.

Но в мире идет война. Россия в опасности. Бабушкин мыс, не утратив роли маяка, стал и боевым наблюдательным постом. Яблоков и Плетнев обязаны первыми увидеть в море судно, и не тогда, когда уже можно определить, какое оно и чье, а гораздо раньше, — малой, едва различимой точкой.

Максим и Ксенофонт твердо уяснили, что значит загодя увидеть приближающееся к Авачинской губе судно. Заметил в океане пятнышно, сразу же поднимай столб дыма. Это означает: «Вижу судно». И пусть еще никому не известно, что оно из себя представляет — коммер-

ческое, грузовое или военное, свое или чужое, в порту люди о замеченном должны быть извещены вовремя. Там на всякий случай сразу же объявят примерную тревогу. Пора военная — ко всему надо быть готовым. Командиры и вся прислуга соберутся на батареях; артиллеристы приготовятся к отражению неприятеля. Яблоков и Плетнев поочередно всматриваются в медленно движущуюся точку до боли в глазах, передавая друг другу подзорную трубу. Через какое-то время становятся различимы паруса. Скоро по ним можно определить тип корабля. И вот уже порт по дополнительному сигналу знает, что к воротам Авачинской губы приближается малый или большой корвет. Чей? Этот вопрос мучает всех. С обсервационного поста поступает третий сигнал: «Наш». Люди в порту кричат «ура», бросают вверх головные уборы, готовятся к встрече дорогих гостей. А если чужой?.. Очень важный и ответственный пост на Бабушкином мысе!

Летом нести службу у ворот Авачинской губы — одно удовольствие. Тепло, видимость в солнечный день прекрасная. Один всегда обязан быть на часах, второй отдыхает. Свободному от службы, если спать не хочется, можно взять ружье и спуститься с мыса, побродить ради прогулки вдоль берега, но опять-таки, чтоб с видом на океан. В лесу, коль не задался целью убить зверя, всегда наберешь ягод. Их тут всяких в разное время пропасть: голубика, жимолость, брусника, княжника, клюква, шикша. Весной, перед ягодами, в лесу много черемши — «медвежьего чеснока». От скорбута в этих местах, за неимением настоящего чеснока и лука, только черемшой и спасаются. Глубокой осенью шиповник поспевает, его навар вместо чая употребляют. Рябина тоже в ход идет. Она, в отличие, скажем, от сибирской, не горькая. Ну, а о грибах и говорить нечего — косой коси.

Хуже, разумеется, наблюдателям живется в дождливую погоду, в туманы. В такое время и огонь поддерживать трудно и судно не заметишь за милю. Правда, умные капитаны, если местность им не знакома, не рискнут вести суда в сплошном тумане, поставят их на якоря, а иначе ведь недалеко и до беды…

«А побежал-то как шумно!»— У Яблокова не выходил из головы медведь. Теперь, когда в деталях стал припоминать подход к посту косолапого, Максиму начало казаться, что зверь вел себя странно. Медведь животное чуткое. Он издалека унюхает очаг человека и постарает-

ся обойти его стороной. А этот подошел к посту саженей на тридцать, выслушал оклик; не тронулся с места, когда скрежетнуло железо, и только после второго оклика побежал. И Яблокову уже стало мерещиться, что кусты тогда шуршали не в одном месте. «Что же получается — подходили два медведя? — растерянно подумал унтер-офицер. — С рассветом надо посмотреть следы…»

Ближе к утру Максим снова услышал внизу невнятный далекий шум. Он взял ружье и, крадучись, спустился с мыса. Вскоре Яблоков различил шаги и неразборчивые мужские голоса. Дав людям приблизиться саженей на двадцать, молодецки окликнул:

— Стой! Кто идет?

— Свои! — отозвался басистый голос.

— Пропуск! — потребовал Яблоков и, услышав правильный ответ, спокойно произнес — Один — ко мне, остальные — на месте!

В подошедшем Максим узнал полицмейстера. Унтер-офицер знал и помнил Губарева морским офицером. В недавнем прошлом моряк, командир экипажей малотакелажных судов, Михаил Дмитриевич по велению губернатора Камчатки полгода с нескрываемым неудовольствием пребывал в новой должности, нося погоны поручика.

Следом за Губаревым приблизились двое нижних чинов из его же службы. Одеты все по-охотничьему, в штатское, с ружьями. Унтер-офицер доложил поручику, что на посту наблюдения происшествий не произошло.

— Расскажи, Яблоков, где сейчас иностранцы, что слышно в море, — сказал Губарев, устраиваясь на бугорке.