Наталья Иртенина - Нестор-летописец

— А пока он занят, мы с братом экономом дело справим. Поминки у нас — вот: мед, деревянное масло и пшено. Если не привезем все это сегодня, игумен Феодосий осерчает, — упоенно врал Несда. — Масло у монахов кончилось, нечем лампады заправлять. И князей угощать нечем — последний мед вчера доскребли.

Захарья униженно молчал.

— Ну, — чуть присмирели гриди, — если так… Заплати мыто и проезжай.

— Какое мыто, вы что, ополоумели? — Захарья от изумления охрабрел.

— Я те дам щас — ополоумели! — пригрозил один из отроков, для виду хватаясь за меч.

— Ладно, — смеялись другие, — пущай проезжает. Не то обидится еще, князю нажалуется. Ишь ты, вырядился, купчина. Чернецов нарядом не удивишь, у них у самих знатные одёжи — дранина да рванина.

Монастырский привратник, слышавший весь разговор, распахнул ворота для телеги.

— Прости, Господи, нас, грешных, — вздохнул он.

— Как бы нам с игуменом Феодосием повидаться? — смущенно спросил его Захарья, входя в обитель.

— Так у блаженного Антония все, — сказал чернец, — отец игумен и князья, и воеводы ихние. Обождать надо. А о брате Анастасе там узнайте у кого ни то. — Привратник махнул рукой на монастырское хозяйство. — На месте его никогда не сыщешь.

— Анастас — это кто такой? — еще больше растерялся Захарья.

— Как кто? — удивился чернец, прикрывая ворота за телегой. — Брат эконом. Ключник по-нашему. А я думал, знаете.

В глубине монастыря высилась небольшая бревенчатая церковь. Налево от нее не слишком ровными рядами стояли монашьи жила — кельи. По другую сторону — подсобные клети: поварня, хлебня, трапезная, мыльня, житный амбар и прочее. В клетях и между клетями видны были чернецы, исполняющие послушание на разных работах. Братия рубила дрова, молола жито, копалась в огороде, носила воду. Захарья велел Гуньке править коня туда. У проходившего монашка с мешком на спине спросил о брате Анастасе.

— А вон он.

Брат эконом оказался здоровым коренастым мужиком с рыжей окладистой бородой и связкой ключей на веревочной подпояске.

Узнав суть дела, эконом обрадовался. Тут же снарядил двух чернецов разгружать телегу, а сам пустился в многословный рассказ, желая и Захарью порадовать:

— Завтра у нас праздник Рождества Святой Богородицы, и как на грех вылили вчера последнюю каплю масла. Стал я думать, чем заливать в праздник лампады, и решил добыть масло из льняного семени. Испросил благословения у отца игумена, да и сделал как задумал. А как собрался наливать масло в лампады, вижу: в сосуде мышь утопилась. И когда только успела! Побежал я к отцу Феодосию: так, мол, и так, уж с каким стараньем накрывал корчагу, а все равно этот гад проник и масло осквернил! Отец игумен мне и говорит: сие божественная воля. Маловеры мы, говорит. Нам, брат, следовало возложить надежду на Бога, который может дать все, что потребно, а не так, говорит, как мы, потеряв веру, делать то, чего не следует. И из святого Матфея слова привел: птицы небесные не сеют и не жнут, и в житницы не собирают, а Господь их питает. Так и мы, чернецы Божьи, должны. Ступай, говорит, вылей свое масло, подождем немного и помолимся. Бог подаст нам деревянного масла с избытком. Так и сбылось слово отца нашего Феодосия! — с широкой улыбкой заключил брат эконом.

— Что ж, и мед у вас кончился?

Захарья беспокойно глядел на Несду, будто опасался, что и мед в самом деле вчера доскребли.

— Мед? — озабоченно переспросил ключник. — Не-ет, меду еще оставалось немного. Дня на два.

— Угу, — сказал Захарья. — А как бы мне с настоятелем словом перемолвится? Долго ль его ждать надо?

— Зачем ждать? — удивился брат Анастасий. — В келье он. Пойдем.

Захарья повернулся к сыну:

— Стой здесь.

Гуньке же велел напоить коня.

Несда сел на опустевшую телегу и стал гадать, где сейчас находятся князья и насколько велик блаженный Антоний, у которого они благословляются. Верно, большой святости и мудрости монах. Только почему о нем ничего не слышно в Киеве? Про Феодосия, напротив, знают все, даже при владычном дворе о нем отзываются. По-всякому, правда: кто с почтением, кто с досадой, кто с ругательными насмешками. Иные говорили, что печерский игумен силен в словопрении и самих греческих хитрословесников способен заткнуть за пояс. Другие считали, что Феодосий большой гордец и монастырь свой ставит так, чтобы было в укор и осуждение всем прочим, живущим в миру. Прочие поносили его за то, что всегда сует нос не в свое дело. А некоторые утверждали, что в Феодосии пребывает Святой Дух.

— Видел ли ты заплаты на рясе игумена? Я хорошо его рассмотрел. Лоскут на лоскуте. И это настоятель почитаемой обители! Любой смерд лучше одет. Такие ветхие ризы я только на огородных пугалах видал.

По соседству от телеги очутились два отрока, возрастом ненамного старше Несды — лет пятнадцати. Одеты были богато — в бархат и парчу-аксамит, с золотой и серебряной вышивкой. У того, что ростом повыше и телом покрепче, с кудрявыми волосами и пригожим лицом, вместо гривны на толстой шейной цепи висел крупный оберег-змеевик из золота.

— Зря смеешься, Георгий, — ответил он. — Вот увидишь, Феодосия прославят в святых, когда он отдаст Богу душу. На что хочешь поспорим.

— На твой меч! — весело предложил насмешник, отрок с огненно-рыжими волосами.

— Зачем тебе мой меч? У тебя и свой не хуже.

— На тот меч, который ты привез из Ростова. Согласен?

— Меч святого князя Бориса? Хитрец ты, Георгий. Нет, на эту вещь я не спорю. Она моя до самой смерти.

— Да ведь этот меч неказист, и вряд ли ты возьмешь его в битву. Для чего он тебе?

— То память о моем родиче, погибшем ради Христа, — гордо ответил обладатель змеевика. — Этот меч — мой оберег, он будет хранить меня от всякого зла. Особенно его должна бояться нечисть.

— Нечисть? Ну, это трудно проверить… О, придумал! Что если испытать его на волхвах? Волхвы могут считаться нечистью?

— М-м, не думаю. Все же они смертные.

— Но они служат языческим богам, а эти боги и есть нечисть.

— Пожалуй, ты прав… Надо испытать меч. Знаешь что… Нужно пойти на капище и поймать волхва, когда он начнет свое колдовство.

— Ага, он тебя этим колдовством по голове и шарахнет. Чего ему стоит…

— А меч на что? Вот и испытаем.

— Ну да, а вдруг не подействует?

— Подействует, — убежденно сказал хозяин змеевика. — Эй, ты!

Несда не сразу понял, что обращаются к нему.

— Эй, малый!

— Да он, кажется, глухой.

Несда повернулся к отрокам.

— Ты из Киева?

Он кивнул.

— Ты что, еще и немой? Отвечай князю, — прикрикнул на него тот, кого звали Георгием.

— Я из Киева, — послушно сказал Несда и спросил высокого: — А ты правда князь?

Князю в торжественных выездах положено быть в плаще-корзне. А у этого на плечах дружинный мятель, хотя и непростой — бархатный, обильно расшитый узорами.