Сири Джеймс - Тайные дневники Шарлотты Бронте

Тишина была невыносимой. Мне пришлось нарушить ее.

— Хорошая комната, — выпалила я.

И тут же кровь прилила к щекам, я мысленно поморщилась. Это лучшее, на что я способна? Я действительно хочу в такой момент обсуждать достоинства нашего номера?

— Да, — отозвался он, стягивая носки. — Я специально заказал одну из самых больших. Хотел, чтобы ты нашла ее хорошей.

— Я нахожу ее хорошей. Спасибо, — ответила я, в замешательстве сознавая, что в течение минуты мы в третий раз назвали комнату «хорошей».

С раздражением схватив щетку, я устроилась за маленьким столиком перед зеркалом и начала методично вынимать шпильки из волос. С самого начала мне было известно, что мой муж не поэт. «Наивно было ожидать от него романтики», — мрачно подумала я.

Когда я вынула последнюю шпильку и каскад тяжелых, длинных волос упал мне на плечи, я услышала шаги Артура. Увидела его отражение в маленьком зеркале передо мной: муж стоял у меня за спиной, обнаженный до талии. Вид его крепкой, мускулистой груди вызвал во мне внезапный трепет.

Он заговорил, и его голос был мягче и ниже, чем за все время нашего знакомства.

— Окажи мне честь: разреши расчесать твои волосы.

Предложение застало меня врасплох. Артур не мог знать, что расчесывание волос всегда было одним из моих любимых удовольствий, желанным ежевечерним ритуалом, которого мне остро недоставало все пять лет после кончины сестры Анны.

— Ты… умеешь? — смущенно уточнила я.

Глупый вопрос!

— Умею.

Тогда я протянула ему щетку.

— Ты не могла бы перебраться на кровать? — попросил он. — Будет проще, если мы оба сможем сесть.

Я встала, сняла очки, приняла протянутую руку и позволила отвести себя к кровати, где уселась рядом с мужем спиной к нему. Он начал расчесывать мои локоны твердыми и уверенными движениями. В былые годы Анна расчесывала мне волосы бережно и заботливо, Эллен тоже, но их попытки, как я скоро обнаружила, были попросту небрежны по сравнению с нежностью и сноровкой моего мужа.

Щетинки щетки покалывали кожу головы; вновь и вновь кончики пальцев Артура ласкали мне шею, приподнимая пряди и пропуская их через щетку длинными, широкими взмахами. С каждым прикосновением его пальцев к коже через все мое тело пробегал неожиданный электрический ток.

— Надеюсь, — задыхаясь, пролепетала я, — ты уже расчесывал волосы?

— Когда я был мальчиком, мать, а затем и тетя позволяли мне эту вольность. Хотя тогда у меня были только самые невинные и почтительные мотивы. — Низким и охрипшим голосом он прошептал мне на ухо: — Ты не поверишь, Шарлотта, как часто я воображал этот миг со дня нашей встречи.

Моя кровь вдруг зашумела в ушах так громко, что я лишилась дара речи. Казалось, плавными ритмичными движениями пальцев и взмахами щетки он интимно притрагивается к каждому изгибу моего тела. Мои веки опустились, голова чуть откинулась, все напряжение исчезло, и будто восхитительное жидкое тепло излилось дождем. «Вероятно, наркоманы чувствуют нечто подобное», — помнится, подумала я (пока еще была в состоянии думать).

Муж еще раз зачесал мне волосы наверх, остановился и наконец-то прижался губами к шее, жарко и ласково. Дрожь удовольствия пробежала по моему телу. Губы Артура касались меня вновь и вновь, стремясь к ямке у основания горла.

Я громко охнула. Он протянул руку, развязал ленту на воротнике и ослабил ворот моей ночной рубашки. Его пальцы нежно погладили мои обнаженные ключицы, сначала одну, потом другую; затем он осмелился опуститься на несколько дюймов и исследовать верхние пределы грудей и впадинку между ними. Я снова охнула.

Он взял меня за плечи, развернул лицом к себе и склонил голову, нежно прижимаясь губами ко всем местам, до которых только что дотрагивались его пальцы. С каждым прикосновением его губ к обнаженной плоти я невольно издавала тихий стон. Мое сердце колотилось, тело горело как в огне. Никогда я не испытывала ничего подобного, никогда, даже в самых бесстыдных фантазиях, не воображала такой ласки. Мне невыносимо захотелось, чтобы он прижался ко мне губами, и это немедленно произошло. Его губы слились с моими, они искали, делились и общались в долгом любящем поцелуе.

Поцелуй закончился, я открыла глаза и увидела совсем близко лицо мужа; он смотрел на меня с неистовым пылом и желанием, равным моему собственному.

— О! — воскликнула я, обвивая его руками и вновь притягивая к себе.

Проснувшись с первыми лучами рассвета, я обнаружила себя в объятиях спящего любовника; моя щека уютно устроилась на его груди. Воспоминания ожили, события прошлой ночи предстали предо мной как наяву. Меня окатила волна удовольствия, и я невольно улыбнулась.

— Доброе утро, — сказал низкий голос мне в волосы, и сильные руки обхватили меня.

— Доброе утро, — прошептала я.

— Хорошо спалось?

— Хорошо, но мало.

Я услышала и ощутила его рокочущий смех. Он пошевелился; мы развернулись лицом друг к другу, улыбаясь, глядя в глаза и лежа на одной и той же подушке. Он провел пальцами по моей щеке и мягко промолвил:

— О чем ты думаешь?

— О том, что со вчерашнего вечера мир совершенно изменился.

Он поцеловал меня и улыбнулся.

— Артур… — робко начала я.

— Что, любимая?

— Этой ночью я была… я смогла…

Закончить мысль было выше моих сил. Он покраснел.

— Ты была прекрасна. Ты всегда прекрасна. В любом случае, наверное, это не бывает правильным или неправильным.

— Да?..

Муж смотрел на меня поверх подушки.

— По-видимому, ты хочешь меня о чем-то спросить. Смелей, жена. Не стесняйся.

Теперь кровь прилила к моим щекам.

— Что ж, мне просто интересно… ты когда-нибудь… у тебя когда-нибудь…

— В моей жизни была лишь одна другая женщина в том смысле, какой ты имеешь в виду, — или в любом другом, если это имеет значение. Это было давным-давно и, разумеется, зашло совсем не так далеко. Ты об этом собиралась узнать?

Я кивнула. Меня охватила легкая дрожь. Хорошо, что я была первой у Артура, как и он у меня.

— Можно уточнить, кто она была?

Он поцеловал меня со смущенным огоньком в глазах.

— Ты действительно желаешь обсудить это… сейчас?

— Просто мне любопытно.

Его ладонь пробежалась по моей руке вверх и вниз, отчего кожу начало покалывать.

— Она была дочерью школьного учителя. Мне было семнадцать лет. На шесть месяцев я потерял голову и сердце — пока она без долгих размышлений не разбила его, сбежав с уличным торговцем.

— Уличным торговцем?

— Если мне не изменяет память, он продавал хозяйственные товары с тележки. Я так не понял, что ее привлекло — кастрюли и сковородки или обещания приключений и странствий. Но в один прекрасный день она взяла и исчезла.

В его глазах было столько веселья, что я невольно улыбнулась.