Сири Джеймс - Тайные дневники Шарлотты Бронте

Прежде, когда Бренуэлл напивался, мы с сестрами старались выступать общим фронтом, притворяясь, будто все в порядке, как только худшее было позади. Но на этот раз я слишком огорчилась и поняла по виду Анны, что она также неспособна проявить мужество. Мы одновременно бросились друг к другу, крепко обнялись и позволили себе немного поплакать. Затем вытерли глаза и опустились на диван, где я попыталась собраться с мыслями.

— Что случилось? — спросила я, снимая шляпку и перчатки. — Почему Бренуэлл так расстроен?

— Его уволили со службы.

— Уволили? Но почему? Ты же говорила, что миссис Робинсон очень высокого мнения о нем.

— Так и было. Ах, Шарлотта! Я чувствую себя такой наивной, такой глупой. С первого же дня Бренуэлл стал всеобщим любимцем в Торп-Грин-холле. Я гордилась им и радовалась. Миссис Робинсон постоянно твердила, какой он замечательный молодой человек. Я думала, что она восхищается им и ценит как учителя и художника. До последнего месяца я даже не подозревала… мне и в голову не приходило, что она… что он способен на такое… такое…

Голос Анны дрожал, по ее щекам снова заструились слезы.

— Что? Что сделал Бренуэлл?

— Последние три года у него была любовная связь с миссис Робинсон.

В удивлении и ужасе я уставилась на Анну.

— Любовная связь? Ты, верно, шутишь. Она замужняя женщина, причем намного старше его. Несомненно, они не…

— Увы, это правда. Вообрази самое дурное и постыдное поведение, Шарлотта, и ты поймешь, в чем они провинились. В прошлый четверг Бренуэлл получил письмо от преподобного Эдмунда Робинсона, в котором тот выразил свою ярость и сурово сообщил, что интрижка выплыла на свет. Под угрозой разоблачения он потребовал, чтобы Бренуэлл немедленно и навсегда прервал любое общение со всеми членами его семьи.

— Ты сказала, в прошлый четверг? Семнадцатого?

— Да.

Дневник! Это та самая ночь, когда мне приснился кошмар. От потрясения я совершенно оцепенела и на несколько мгновений утратила дар речи.

— Но возможно, мистер Робинсон ошибся? Ты уверена, что его подозрения основаны на реальности?

— Ах, если бы он ошибся! Но его обвинения небеспочвенны, Шарлотта. Бренуэлл во всем признался. Он утверждает, что миссис Робинсон сама соблазнила его.

— Ты веришь ему?

— Да. Мы обе хорошо изучили Бренуэлла с его фантазиями о Нортенгерленде и вряд ли усомнимся в том, что ему самому приятнее была бы роль соблазнителя.

Нортенгерленд был центральным героем в творчестве Бренуэлла — смесью Бонапарта, сатаны и типичного персонажа Байрона, — с которым брат отождествлял себя и именем которого подписал большинство опубликованных стихотворений.

— Согласна с тобой. С точки зрения Бренуэлла, было бы намного почетнее покорить хозяйку дома с первого взгляда и самому уложить ее в постель.

— По его словам, миссис Робинсон набросилась на него всего через несколько месяцев после его появления в Торп-Грин-холле. Бренуэлл восхищался ею и часто расстраивался из-за того, что муж обращался с ней грубо. Ты же знаешь, брат никогда не умел вести себя сдержанно.

— Знаю.

— Когда он необдуманно и поспешно излил свои чувства, к его изумлению, миссис Робинсон ответила тем же. К концу первого лета она уговорила его на… на… на крайности. Они тайно встречались в доме или ждали отъезда мистера Робинсона. Бренуэлл уверяет, что они любят друг друга всем сердцем. Судя по всему, она стала для него смыслом жизни.

— Какой кошмар! Однако это объясняет его странное и раздражительное поведение в последние несколько лет. Казалось, он терпеть не может проводить каникулы дома, и когда он все же приезжал, его настроение в одно мгновение менялось от прекрасного до наичернейшего, чего я никак не могла понять. Порой я улавливала в его глазах вину, но он все отрицал.

— Я думала так же.

— Он забылся тяжелым сном, — раздался голос Эмили. Она вошла в комнату и упала в кресло рядом с нами. — Если повезет, до утра будет тихо.

— Анна, как и когда ты узнала об их романе? — спросила я.

— В прошлом месяце я прогуливалась в роще за Торп-Грин и встретила Бренуэлла. Он сидел поддеревом и что-то писал в блокноте. Я полюбопытствовала, что именно он пишет, и он покраснел. Я не собиралась давить на него, но он сунул мне блокнот и велел прочесть. Там было множество стихотворений его собственного сочинения, в основном страстной любовной лирики, посвященной миссис Робинсон. Я была поражена и испугана, но Бренуэлл только засмеялся и сказал: «Не будь ханжой». Затем он открыл мне правду. Мне хотелось умереть от стыда, и я приняла решение немедленно покинуть этот дом.

— Прекрасно тебя понимаю, — заметила я. — На твоем месте я поступила бы так же.

— Ах, Шарлотта! В твоем голосе слышен упрек. Я и сама порой виню себя за то, что случилось.

— Что ты имеешь в виду?

Анна помедлила. За последние пару минут она произнесла больше слов и выразила больше чувств, чем в любой нашей беседе за последние пять лет. Я опасалась, что сестра вновь замкнется в раковине молчания, но опасалась напрасно.

— Я давно была несчастлива в Торп-Грин-холле, но не только из-за своего недовольства уделом гувернантки. Я наблюдала множество других неприятных и неожиданных проявлений человеческой натуры, которые… которые весьма тревожили меня. Зная, по крайней мере, подозревая… я не должна была рекомендовать Бренуэлла на должность в этом доме.

Эмили выпрямилась в кресле и уставилась на сестру.

— Каких проявлений, Анна? О чем речь?

Та отвернулась, ее щеки порозовели.

— Мне противно это обсуждать, но поскольку вам обеим уже почти все известно… — Она перевела дыхание и продолжила: — Я видела, как миссис Робинсон открыто флиртует с другими джентльменами, гостями и посетителями дома. Полагаю, она была излишне дружелюбна со многими из них. Однако так вела себя не только хозяйка. За годы после приезда Бренуэлла я наблюдала множество примеров низменной распущенности женатых людей, пока их супруги находились в доме или угодьях, порой даже в соседних комнатах. Мне было больно и отвратительно от столь аморального поведения, но я была не в силах его прекратить, ведь я не могла огласить свои наблюдения. Несомненно, меня тотчас бы уволили. Я краснела от стыда, когда думала, что безмолвие делает меня невольной сообщницей чужой неосторожности. И еще более стыдилась, вспоминая, как год назад один из гостей, изрядно выпив, попытался быть излишне фамильярным со мной.

— Ах, Анна! — воскликнула Эмили. — И как ты отреагировала?

— Прогнала его прочь. Он никогда не возвращался к этой теме; наверное, был слишком пьян, чтобы запомнить тот случай.

— Анна, мне так жаль.

Слезы обожгли мои глаза. Я взяла сестру за руки и внезапно поняла, что мой собственный опыт работы гувернанткой, который раньше я полагала гнетущим, был весьма безмятежным и невинным по сравнению с пережитым Анной.