Сири Джеймс - Тайные дневники Шарлотты Бронте

— Он такой прелестный! — восхитилась Анна.

— Мы опубликованы! — гордо заявила я.

— Ты была права, Шарлотта, — признала Эмили. — Весьма приятно видеть нашу работу напечатанной, в такой прелестной обложке.

Смеясь от восторга, мы принялись обниматься. Наша мечта сбылась. Прошло, однако, два долгих месяца, прежде чем книга удостоилась отзыва. Тем временем наш дом сотрясла катастрофа таких невероятных масштабов, что мы оставили всякие мысли о литературных успехах.

Преподобный Эдмунд Робинсон умер. Нам стало известно об этом в первую неделю июня, сразу после Пятидесятницы, [54] Праздник сошествия Святого Духа, отмечается в седьмое воскресенье после Пасхи. когда Бренуэлл получил письмо от одного из своих осведомителей в доме Робинсонов.

— Наконец-то! — крикнул он вне себя от радости.

Прижимая к груди драгоценное послание, он ворвался в столовую, где мы с сестрами усердно переписывали свои черновики набело. Мы быстро прикрыли бумаги, но Бренуэлл был настолько переполнен эмоциями, что не обратил на наше занятие ни малейшего внимания.

— Старик умер! — ликующе сообщил он. — Умер и погребен! Моя Лидия свободна! Теперь это вопрос времени. Очень скоро мои надежды и планы осуществятся. Я стану мужем леди, которую люблю больше всего на свете. Мне уже не будут докучать бесчисленные мелкие заботы, которые, подобно москитам, жалят нас в мире будничного труда. Я буду жить в праздности и сделаю имя в мире процветания!

Мы не знали, что и ответить. В любом случае наши слова не произвели бы впечатления. Бренуэлла настолько захватило лихорадочное предвкушение, что три дня и четыре ночи он не ел и не спал, а только изливал свои чувства, галдел и с нетерпением ждал весточки от «своей Лидии».

Весточка эта разбила все чаяния Бренуэлла. Миссис Робинсон прислала своего кучера, мистера Эллисона, и тот изложил следующие факты: мистер Робинсон недавно изменил завещание; согласно новому пункту, его вдове запрещалось впредь под страхом утраты имения иметь дело с Бренуэллом. Более того, сожаление о недостойном поведении по отношению к покойному мужу и горе о его безвременной кончине превратили миссис Робинсон в совершенную развалину, и она — по словам мистера Эллисона — подумывала удалиться в монастырь.

Было неизвестно, правда ли это, в особенности момент, связанный с завещанием. Нам всегда казалось маловероятным, что богатая, избалованная женщина вроде миссис Робинсон, которая на отдыхе швыряла деньги на ветер (если верить Анне), поставит под угрозу свой приятный образ жизни и навлечет презрение общества браком с безденежным и безработным бывшим учителем. Помянутая леди, однако, настолько очаровала моего брата, что он так ничего и не понял. [55] В действительности мистер Робинсон не менял завещания. Он оставил все имущество сыну, назначив жену опекуном и душеприказчиком. Она получала доход с имения, пока оставалась не замужем — обычное условие в те времена. Имя Бренуэлла даже не было упомянуто в завещании. Ничто не мешало Лидии Робинсон возобновить отношения с ним. В монастырь она также не удалилась, напротив, спустя два года вышла замуж за богача, сэра Эдварда Скотта.

Когда этот гром грянул, Бренуэлл уже настолько физически и эмоционально деградировал, что балансировал на грани безумия. Мы считали, что ниже пасть некуда, однако брат немедленно доказал, как жестоко мы ошибались. Остаток дня он лежал ничком на полу пастората, много часов подряд блея, как новорожденный ягненок, и вопя, что его сердце разбито навеки. Вечером, когда домочадцы собрались прочесть молитву в папином кабинете, в комнату ворвался Бренуэлл с безумными глазами.

— Дай денег, старик! Немедленно! — крикнул он, наставив на отца пистолет.

Марта, Табби и сестры завизжали от ужаса.

— Бренуэлл, — обратилась я к брату; мое сердце колотилось от страха. — Что ты делаешь? Убери оружие.

Папа побелел как мел.

— Сын, ты взял мой пистолет?

— Взял, и он заряжен и направлен тебе прямо в сердце. Дай мне шесть шиллингов, или, клянусь, я вышибу мозги тебе и сестрам тоже.

— Шарлотта, — тихо промолвил отец, — ты знаешь, где мой кошелек. Дай ему денег.

— Да, папа. — Я медленно встала, не сводя глаз с брата. — Ты получишь свои грязные деньги, Бренуэлл, но не раньше, чем опустишь оружие.

Он опустил пистолет, я покинула комнату, а Марта и Анна разразились слезами. Лишь после того как я принесла монеты, Бренуэлл отдал мне пистолет и украденные ключи от ящика отцовского бюро, где тот хранился. Затем схватил шляпу и выбежал из дома. Я села на каменный пол прихожей. Меня атаковала такая тревога, какой я никогда не испытывала. Я с ужасом и презрением разглядывала холодный стальной смертоносный предмет в своих руках. Наконец в прихожую вышла Эмили, осторожно забрала у меня оружие и ключи и вернула их на законное место.

Наутро брат упал перед отцом на колени и умолял о прощении, заливаясь горючими слезами. Мое сердце тоже молча заплакало, когда я увидела, с каким стыдом, жалостью и отчаянием папа поднялся и ласково обнял Бренуэлла.

Той ночью, лежа в полудреме, я вспомнила случай из детства.

Мне было пятнадцать лет; я недавно поступила в Роу-Хед. Стояло субботнее майское утро, и я долгих четыре месяца не была дома и не видела никого из родных. Неожиданно меня позвали в гостиную мисс Вулер, где на одном из лучших стульев я нашла Бренуэлла.

— Бренни? — удивленно и радостно воскликнула я. — Это правда ты?

Он встал, сжимая шапку в руке, и утомленно улыбнулся.

— Привет, Шарлотта.

Тогда он был совсем еще подростком, через месяц ему исполнялось четырнадцать, но его лицо с красивым римским носом и изящно очерченным подбородком принадлежало двадцатипятилетнему юноше. Брат показался мне выше, чем прежде; его лучшая рубашка промокла от пота, а копна морковно-рыжих волос торчала в стороны, как две растопыренные ладони. Несомненно, он был раскрасневшимся и усталым, и все же я в жизни не видела более приятного зрелища.

— О! Ты не представляешь, как я соскучилась по тебе! — Я кинулась к нему и насладилась теплом крепкого объятия. — Как ты сюда попал?

Я была поражена, поскольку знала, что Бренуэлл не отходит далеко от дома.

— Пешком.

— Ты отмахал двадцать миль?

— Двадцать миль по дороге, но с тех пор как ты уехала, я изучал карту. Я свернул на тропинку через поля и холмы. Видела бы ты, Шарлотта, как я бросился напрямик через луга и пашни, по стерне и проселкам, продираясь сквозь изгороди, перепрыгивая через канавы и заборы. Уверен, что срезал половину расстояния, по крайней мере треть, хотя по ощущениям прошел все двадцать миль. — Брат отступил и с насмешливой улыбкой оглядел меня с ног до головы. — Ну вот, я повидал тебя и рад, что ты совсем не изменилась, так что можно попрощаться и отправиться назад.