Владимир Еременко - Дождаться утра

Я, конечно, растерял здесь своих друзей, стал забывать деревенскую жизнь и сейчас шел по селу с каким-то странным чувством, будто возвращался в чужую страну детства, про которую мне когда-то рассказывали или она недавно снилась, и я теперь силюсь вспомнить ее, далекую и желанную.

У старой фермы маячили люди, а у самой реки стояло несколько здоровенных крытых грузовиков.

Немцы!

Я остановился. Скоро увидел, что из помещения фермы выбежали две женщины и понесли что-то тяжелое в ведрах. Потрусили они далеко, метров за триста, к самому оврагу. Там оставили свою ношу и налегке побежали обратно.

Чуть поодаль, между фермой и грузовиками, вдруг словно из-под земли появилась ватага мальчишек. Они, видно, лежали в бурьяне, а сейчас поднялись и направились туда, куда отнесли свою ношу женщины. Чем же они там занимаются? Постоял, постоял и пошел к ним.

Конечно, я никого не знал из них, как не знали и они меня. Один был совсем взрослый парень, только низкий ростом и худой, поэтому его и нельзя было отличить от других. Но я обратил на него внимание сразу. Мальчишки тоже меня заметили, но каждый молча занимался своим делом.

А дело у них было странное. Сколько я ни смотрел, никак не мог понять, что же делают. Разматывают не то веревки, не то ремни и складывают их обрывки в ведра и тазы.

Сделал еще несколько шагов и увидел, нет, скорее догадался по резкому запаху, что это никакие не веревки. Оказывается, ребята возились с внутренностями скота. Женщины выносили их в ведрах, а ребята что-то выбирали из этих отбросов и складывали в свои посудины.

— Ты чего уставился? — не разгибая спины, повернул голову лобастый русоволосый крепыш. Он, видно, на год или два был старше меня. Другие ребята моего возраста, а может, и немного меньше. Их было семеро.

Я молчал.

— А откуда ты, пацан? — спросил старший.

— Да к деду Лазарю Ивановичу они приехали, — ответил за меня лобастый. — Городской. Видишь, губы воротит.

— О-о, — оживился старший и, бросив возиться с кишками, подошел ко мне. — Давай в нашу компанию, мы тебя быстро научим.

— Дело нехитрое! — захохотал кто-то из пацанов.

— Только снимите, мистер-твистер, свой парадный фрак, — поддержал его другой.

— Хватит, хлопцы, — повернулся к ним старший. — Видите, перепугали парня.

— Зачем вам это? — наконец выдавил я.

— Пропитание добываем…

— А разве это едят?

— Еще не то едят. А это пальчики оближешь…

Через четверть часа, засучив по локоть рукава, я уже возился с ребятами. Старший, его звали Юрием (значит, он тоже городской, в деревне таких имен не дают), поручил мне «интеллигентную» работу. Я сдирал с требухи пленку и комочки жира, аккуратно складывая их в миску. Если женщины приносили нам теплые внутренности от только что забитой коровы, то работа шла споро: жир легко отделялся, а кишки мы мгновенно выворачивали наизнанку, как чулки, и, вытряхнув содержимое, кидали в ведра. Оставалась, правда, самая противная работа — мыть все это в речке, но мальчишки откладывали такое напоследок. К тому же у всех была надежда, что скоро освободятся женщины и сделают это сами.

Всю нехитрую премудрость «добычи пропитания» таким способом я освоил за час работы. За этот час я узнал всех мальчишек, узнал, кто те женщины, и в этот же час мне надоело сдирать пленку и вылавливать скользкие комочки стынущего на ветру говяжьего жира. Я предложил лобастому Ваське пойти и посмотреть, что происходит в помещении фермы. Васька нерешительно пожал плечами, точно раздумывал.

— А чего? — подзадорил я его.

— Давай спросим у тетки Вари, — решился он. — Если там словаки, то можно.

— Кто?

— Ну, словаки, здешние солдаты, они не немцы и по-русски понимают.

Мы побежали к ферме. Издали казавшееся пустынным и мертвым помещение жило своей, напряженной и какой-то бездушно-железной жизнью. Из загона каждые семь минут (я даже засек по часам) на помост перед входом в помещение заводили корову или телка.

— Вот гады, — прошептал Васька, — наш колхозный скот потрошат…

— А зачем вам столько этого добра набирать? — кивнул я в сторону оврага, не зная, как точнее назвать то, что мы собирали в ведра.

— А это на всех, у каждого семья. И еще соседям дадим… — Видя, что меня все равно не удовлетворило его объяснение, Васька опять пожал плечами и нерешительно добавил: — Потом Юрка себе больше всех нас берет. Жир мы ему тоже весь отдаем.

— А почему?

Васька, будто спохватившись, зло глянул на меня.

— Не почему! Много будешь знать, скоро состаришься.

— Да я ничего, я так, — обиженно проговорил я, не зная, какая это муха укусила моего нового друга.

От фермы шли, не разговаривая, точно поссорившись. Странный парень. То сам рассказывал, а то вдруг осекся, будто его кто за руку схватил.

Уже когда пришли к ребятам и опять принялись за невеселую работу, Васька сказал:

— И тебе требухи дадим.

— Мне не надо.

— Это ты у матери спроси, богач нашелся.

— Все равно не надо.

Я и Юрию, когда мы возвращались в село, сказал, что ничего себе не возьму, а он почему-то никак не прореагировал на мой отказ. Только отозвался «ладно», а потом, видимо, заметив мою обиду, добавил:

— Ладно, мы с Лазарем Ивановичем тут решим.

Юрий расспрашивал про город. Как там и что? Я понял, что Сталинград и ближайшие к нему поселки и хутора он знает хорошо. Значит, здешний.

— С окопов сюда попал?

— Да-а-а, — как-то неопределенно протянул он и опять перевел разговор на Сталинград. Когда я рассказывал про элеватор, Лысую гору и Бекетовку, у Юры туманились глаза, а потом он не утерпел и спросил:

— А что там, в Бекетовке?

— Держится, — поспешил ответить я, — а это почти пол-Сталинграда. Там же не только Бекетовка, там и СталГРЭС, и Сарепта, и Красноармейск…

— Значит, держатся, — сверкнули радостью глаза Юры, и он повторил: — Держатся. А скоро им совсем крышка. Теперь они уже не те. Не те, Андрей, — зашептал он, — я на них тут насмотрелся. — И вдруг оборвал свой шепот. — Ты сам-то, парень, как? Из семьи-то кто-нибудь воюет?

— Отец и брат, — не понимая, к чему он клонит, ответил я.

— Ну ладно. Ничего. Дед у тебя правильный мужик. Ты давай его держись…

— И держусь, — сердито буркнул я, а про себя подумал: «Тоже мне, заговорщики. То Васька темнил, теперь этот тень на плетень…»

И вдруг неожиданно для себя выпалил:

— Я листовку хочу написать.

— Какую?

— Против немцев.

— А что ж ты напишешь? — Юра уже спрашивал серьезно, хотя и вполголоса. Ребята шли впереди. Юра, видно, нарочно отстал от них для разговора со мною.

Я задумался. Мысль написать листовку пришла мне не только сейчас. Я об этом подумывал всерьез, не знал только, для кого ее писать. Не для мамы же и тети Нади.