Владимир Еременко - Дождаться утра

Но меня уже подхватило вихрем. Только успеваю перебирать педалями. Натянутой струной во мне звенит радость. Отличная машина! Два тормоза. Ручной тормоз в диковинку. Хромированные ободья колес отливают голубоватым светом. Ах как легко они мчат меня туда, к подожженному еще невидимым солнцем горизонту. Где сделали эту легкую, как птица, машину? В Риме? Турине? Милане? А больше-то я и городов в Италии не знаю. Вспомнил Венецию. Конечно, в Венеции, только в таком прекрасном городе и могли сделать этот велосипед.

Но как он попал с берегов Адриатики на берега Волги? Я нашел этот велосипед в полуобрушенном блиндаже километрах в трех от полевого стана на второй или третий день после нашего выезда в поле. Как завидовали мне мои дружки! Да и сам я от радости не находил места.

До Красноармейска, который тогда был южной окраиной города, домчался легко, как вдруг почувствовал: сдало переднее колесо. Откинулся, перенося тяжесть тела на заднее колесо. Только бы выбраться на подкачке! Насос у меня хороший — автомобильный. Накачав, вскакиваю на седло и сколько есть мочи жму на педали.

В Большие Чапурники, где находится МТС, не въехал, а влетел как угорелый. Даже не верилось, что вот так легко добрался. Перед двором МТС соскочил с велосипеда. Осмотрелся, поискал колодец.

Колодец в конце двора, и я покатил велосипед мимо разобранных тракторов, культиваторов, сеялок. Вода холодная. Ломит зубы, но пить ее нельзя. Горькая, соленая, вяжет во рту.

— Ее пьют?

— Пьют, — бойко ответил возившийся у трактора человек. — Люди пьют, лошади отказываются. Пей, не умрешь.

Человек, резко шатнув свое худое тело, вышел из-за трактора, и я увидел, что он без ноги.

— Пей, — подбодрил он меня, — она только на вкус сволочная, а так ничего…

Пить расхотелось, даже мутить начало… Но это не от воды. Я ведь еще не ел сегодня, а время к обеду. Нестерпимо захотелось выпить молоко и съесть хлеб. Развязана бечевочка на багажнике, и я уже пью нагретое солнцем топленое молоко и жую медово-сладкий хлеб. О, блаженство, вкуснее я не знаю ничего на свете.

— Ты откуда такой богатый взялся? — двинулся в мою сторону одноногий.

Я вздрогнул, оторвался от баклажки и с ужасом понял — большая половина хлеба исчезла. Эх, да когда же я его проглотил? И укусил-то два раза. Я так растерялся, что чуть не заплакал.

— Ты гляди, хлеб! — приковылял ко мне заморыш тракторист. — Вот живут! — И его высохшее лицо изобразило такую гримасу, что я попятился от него.

Не успел опомниться, как мой хлеб был уже во рту этого одноногого.

— Наверное, молоко? — переводи дух, кивнул он на баклажку и так же властно протянул руку.

Отдал баклажку. Он запил хлеб молоком и, маслено сверкнув своими маленькими мышиными глазами, изрек:

— Ну и кормят же вас…

Молча вырвал из его грязных рук пустую баклажку и, подхватив велосипед, кинулся прочь.

— Ты чего, малец? — прохрипел он вслед. — Чего? Осерчал…

Я не ответил, боясь расплакаться.

Прямо с велосипедом потащился в контору.

В небольшой комнате за одним столом, сколоченным из досок, сидели четыре человека — три женщины и старик. Стол завален бумагами, папками. Перед каждым — счеты. Старик, заросший седой редкой щетиной, сидел как-то неестественно прямо и, отстранив от себя в вытянутой руке бумагу, звонко щелкал костяшками. Круглые очки в железной оправе держались на кончике носа. На бумагу он смотрел поверх очков. «Смешно. Зачем же он нацепил очки?» — подумал я.

На мое приветствие ответила лишь женщина, сидевшая у двери.

— Из «Первомая», с отчетом… — стараясь заглушить перестук счетов, сказал я.

— Ну и что? — не отрываясь от работы, раздраженно ответила другая. — Видишь, заняты, подожди.

Отошел к двери.

Все молча продолжали греметь счетами. Старик, не удостоив меня даже взглядом, перевернул набок свои счеты и начал писать. Теперь он поправил очки, согнулся над столом и почти носом водил по бумаге.

«Забавный хрыч, — глядел я на него. — Сколько же ему лет? Шестьдесят, семьдесят, а может, только пятьдесят?» Определить возраст тылового мужчины в военное время — бесполезное занятие. Все они заморенные, худущие, небритые.

Между тем сердитая перестала щелкать костяшками, отодвинула от себя горы бумаг и, повернувшись к старику, спросила:

— Александр Иванович, из Первомайского колхоза учетчик. Кто отчет примет?

Я даже вздрогнул. Оказывается, этот небритый дед и есть Александр Иванович Сиволобов, наш грозный главбух МТС. Чудеса! И этого тщедушного старикашку так боятся бригадиры тракторных бригад, председатели колхозов и даже районное начальство?!

Александр Иванович тряхнул головой, вновь смешно сдвинул очки на кончик носа и поверх них глянул на меня. Ничего грозного в нем не было.

— А-а-а. Первомайские партизаны пожаловали. Для вас что, особые законы писаны?.. Нет, уж я приму у них отчет сам, — повернулся он ко мне.

У Сиволобова был на редкость молодой, прямо-таки мальчишеский голос, и, видно, поэтому трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.

— Так почему же вы не ехали с отчетом? — в упор глянул он на меня поверх очков.

— Сеяли, было некогда…

— Все колхозы сеяли, всем было некогда. И все отчеты уже давно сдали, — жестко оборвал он меня, и я понял, что голос у этого деда не такой уж мальчишечий.

— Тебя как зовут?

— Андреем.

— А по отчеству?

— Николаевичем, — нерешительно ответил я.

— Вот что, Андрей Николаевич, давай раз и навсегда договоримся. Для всех порядок один — отчитываться каждую декаду. Будь добр, являйся сюда через каждые десять дней, а заболел — пусть едет бригадир, но отчет должен быть. Ясно?

— Ясно…

— Вот и хорошо. А теперь давай посмотрим, что вы там нагородили.

Я уже достал из сумки свои бумаги: учетные листы выработки трактористов, акты приема и сдачи выполненных работ бригады колхозу, квитанции приема горючего с нефтебазы и ведомости его расходования, акты ремонтных работ по сельхозинвентарю, тракторам и другие документы. Все они были написаны на разной бумаге. Начиная с лощеной немецкой и кончая листками, вырванными из ученических тетрадей, и цветной оберточной бумагой, на которой расплывались чернила.

Александр Иванович брезгливо покосился на этот лохматый ворох листков и сказал:

— Давай начнем с акта приема вашей работы колхозом. Это банковские документы. По ним государство предъявит колхозу счет на оплату за работы МТС. — Он, ловко выдернув из бумаг несколько листков, сдвинул очки к переносью.

Читал он их, как музыкант ноты, на вытянутых руках.

— Э-э-э, други хорошие, так у вас же ничего трактористы не заработали!.. Почему вся весновспашка идет по низкой и средней трудоемкости? А где пахота по многолетней залежи?