Владимир Еременко - Дождаться утра

Осташев(так и не подняв глаза). Я обещаю, я буду… — Он не сказал, а тяжело выдохнул слова сквозь слезы и, наверно, если бы говорил дальше, то заплакал.

Мне стало не по себе. Ту же неловкость, видно, испытывали и другие родители, да и сами учителя. И лишь лицо завуча было непроницаемое.

Директор(поспешно). Хорошо, Сережа, мы тебе верим…

Мать Сергея вздохнула так, словно от нее отвели непоправимую беду. Вздохнули и мы.

Завуч.Вот теперь твоя очередь, Колчин. Объясни педсовету и родителям, как ты дошел до такой жизни?

Колчин.До какой жизни?

Завуч.Это тебе лучше знать. Хулиганишь на переменах, срываешь уроки, плохо учишься, отказываешься от дежурства.

Колчин.Уроков не срывал.

— Саша, ты действительно стал плохо вести себя, — вмешалась АП — учительница физики Анна Павловна, сухонькая и черная, как галчонок, старушка.

Она это сделала, видно, затем, чтобы разрядить гнетущую обстановку. Добрый, мудрый человек. Не зря ее любили ребята. Лет пять назад АП проводили на пенсию. Но в конце года одна «физичка» уехала с мужем-дипломатом за границу, и Анну Павловну попросили «довести год». Она довела. Потом упросили «начать год», потому что другая молодая учительница, теперь уже учительница математики, должна была уйти в декретный отпуск. Она осталась и еще проработала год.

А затем ей самой было жалко бросать на полпути свои классы. «Вот так и осталась я в школе после торжественных проводов на пенсию», — подсмеивалась над собой АП. А своим ученикам говорила: «Ваш девятый „А“ последний в моей жизни. Хочу, чтобы он не был последним в школе».

Завуч.Должен дать обещание педсовету, родителям, дать слово комсомольца, что наконец изменишь свое поведение, свое отношение к учебе. А не сдержишь слово, пеняй на себя! Нам надоело уговаривать.

Саша поднимает голову, лицо чуть бледнеет, он весь напружинился, готовый сорваться с места.

Колчин.Я обещаю… Больше не будет…

Завуч(обращаясь ко всем ребятам). Имейте в виду, вы даете слово комсомольца.

При этих словах Андрей метнул взгляд на Сашу, потом на завуча и опять опустил голову.

Директор.Ты что, Чупров, не согласен с Колчиным?

Андрей.А если он забалуется на уроке, тогда что? А если все ребята решат по-другому?

Андрей смешно, как петух, нахохлился, даже подался вперед. Татьяна Сергеевна, не сдержавшись, коротко засмеялась, быстро достала платок и начала откашливаться.

Завуч.Ну что ж ты, Чупров, замолчал?

Андрей.Сразу за все я не могу дать слово… Могу пообещать, что не буду… — он запнулся, смешно потупился, — со мной больше не будет такого, как случилось с этой стенкой.

Татьяна Сергеевна отвернулась и никак не могла сдержать смех. Меня тоже развеселили слова Андрея, но под осуждающими взглядами завуча и директора пришлось сдержаться. Представляю, что сейчас обо мне они подумали!

Завуч.Так ты, Чупров, не можешь дать слова? Может, ты не считаешь себя виноватым?

Андрей.Считаю…

Завуч.Так в чем же дело?

Андрей.А если не сдержу слова? Получу двойку или еще что…

Завуч.А что еще может быть с тобой?

Андрей.С кем-нибудь подерусь.

Директор.Ты, Андрей, поражаешь меня. И потом, случилось не со стенкой, а с тобой.

Она широко и откровенно улыбнулась, и я понял, что лицо ее совсем не злое, а открытое и доброе, а все, что я видел до этого, было маской, привычной маской, какую она много лет носит, чтобы приструнить сотни мальчишек и девчонок своей школы.

Последние слова Андрея развеселили всех, и напряжение немного спало. И только завуч не поддалась общему настроению.

Завуч.Так кто же за тебя, Чупров, будет отвечать педсовету? Может быть, твой отец?

Андрей метнул на меня тревожный взгляд. Я молчал: «Решай сам». Минутная растерянность скользнула по его лицу, потом он выпрямился и стал «колючим». Таким он становится, когда его не хотят понять.

Андрей(резко к завучу). Я, Клавдия Тимофеевна, боюсь нарушить честное комсомольское.

Директор.А это потому, что у тебя слабая воля.

Андрей.Ну и пусть слабая…

И Андрей, как это часто бывает с ним в такие минуты, наглухо «закрылся». Он словно ушел под панцирь, сквозь который не удавалось пробиться никому. Директор и завуч молча глядели в мою сторону: «Что же он у вас такой? Воздействуйте».

Но теперь воздействовать на него не мог и я. Андрей перехватил взгляды учителей и пришел мне на выручку.

Андрей.Перед шефами извиняюсь, больше такого не будет. Честное комсомольское даю… А чтобы никогда и ничего не случалось, пообещать не могу…

В комнате стало так тихо, что я, казалось, услышал дыхание сына, тяжелое и сбивчивое.

Завуч.Спасибо и на том, что правду говоришь.

Андрей молчал. По тому, как сжались его губы и сошлись у переносья дуги бровей, я понял, что он больше ничего не скажет.

Завуч сердито метнула взгляд на Андрея, потом на меня. Ее чуть прищуренные сухие глаза спрашивали: «Что ж, отвечайте вы, если сын такой». Мальчишки замерли. Первым моим порывом было встать и возмутиться тем, что здесь происходит, но благоразумнее было просто выйти, чтобы не вступать в спор при учениках. И я уже был готов уйти. Но меня остановил взгляд доброй и мудрой АП: «Не делайте глупостей, не делайте…»

Надежда Петровна рассерженно подняла голову, подчеркнуто утратив ко мне интерес. И только завуч продолжала осуждающе смотреть на меня.

Наконец ребят отпустили, и сразу поднялась Татьяна Сергеевна.

— Мне стыдно… Я не понимаю, что здесь происходит, Надежда Петровна… — Разгоряченное лицо ее заливала краска. Она приложила ладони к щекам и тут же отдернула их, словно обожглась. — Как же мы воспитываем? Разве так можно? — Голос дрогнул, она растерянно глянула на родителей и тут же умолкла.

— Татьяна Сергеевна, что с вами? — встревоженно повернулась к ней директор. — Успокойтесь, голубушка… Ну что вы…

— Я понимаю: они виноваты, виновата и я как классный руководитель, но почему так судилище?

— Надежда Петровна, — сказала завуч, — давайте отпустим родителей. У нас еще много вопросов, чего же их держать.

Мы неторопливо и как-то пристыженно вышли.

Тихо переговаривались, тревожно поглядывая в конец коридора, где маячили фигуры наших сыновей. Школа непривычно и сиротливо затихла, только негромкий говорок женщин рядом да шарканье ног мальчишек в дальнем углу.

Вся эта затея с педсоветом показалась мне ненужной. Я не оправдываю мальчишек. Они виноваты и заслуживают наказания.

Но сегодня все было не так. Одни ребята хитрили и лгали, другие ершились, упрямились. Между учителями и учениками потерялся контакт? Ведь еще недавно слово учителя для них было все. «Так сказала учительница», — упрямо повторял Андрей, и никакие силы не могли переубедить его, что может быть по-иному.