Виктор Ротов - Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)

Но шила в мешке не угаишь. Сколько ни скрывали болезнь Маленького (так было принято называть Цесаревича в кругу семьи. — В. Р.), она стала всем известна. Специально приглашенный в этот раз профессор Федоров нашел состояние Цесаревича опасным. И тогда решено было даже публиковать в газетах бюллетень о состоянии его здоровья. Народ и общество в те времена зорко следили за соблюдением престолонаследия. И состояние Наследника волновало всех.

В церквах завели за правило служить молебен по два раза в день во исцеление Великого Князя Наследника Алексея Николаевича.

Много было переживаний в царской семье и во всей России. Много разнотолков, слухов и при этом без устали работали какие‑то силы, которые извращали все и направляли стрелы против царя и царицы. Атмосфера при дворе сгущалась. Императрица захандрила не на шутку. И, когда Наследнику стало немного лучше, решено было перевезти его и самим переехать в Царское Село. Там свой круг людей, там легче дышится.

С собой в поезд взяли только самых близких и приятных душе. И, конечно же, фрейлин Ея Величества Вырубову и Оболенскую.

Царский поезд был оборудован по высшему классу. Вагон Государя обит зеленой кожей, устлан коврами. Диваны для отдыха, диван для сна; большой письменный стол и много икон, развешанных на стенах.

Наследник и фрейлины разместились в одном вагоне, разделенном на два помещения, толсе прекрасно оборудованных и приспособленных для отдыха. Один вагон, последний в составе, был отдан под столовую. Перед столовой — маленькая гостиная, где можно было предварительно выпить и закусить; послушать музыку, побеседовать в непринужденной обстановке.

Обычно за пианино садились кто‑нибудь из великих княгинь в паре с фрейлиной Вырубовой. Играли в четыре руки. Играли чаще всего то, что нравилось кому‑либо из присутствующих. Государю больше всего нравилась пятая и шестая симфонии Чайковского…

В эту поездку Государь был в хорошем расположении духа, а поэтому особенно милостив и внимателен. Он ходил по вагонам и делал визиты своим спутникам. После того, как побывал у Цесаревича, он изволил посетить фрейлину Вырубову, к которой особенно благоволил. Злые языки болтали разное про них. Эти в истории остались посрамленными. О том будет сказано ниже.

Усевшись возле окна, Государь закурил и весело стал рассказыать про Наследника. Тот еще слаб, но чувствует себя хорошо и это радует. Малыш играет и много болтае т.

Покуривая, он улыбался счастливо и поглядывал в окно.

— Бог даст, оставит его, наконец, сия несговорчивая особа — гемофилия…

Вырубова краснела, смущалась таким вниманием Государя и тем, что они в комнате наедине. При дворе и так болтают разное. Было даже время, когда Государыня ревновала к ней Государя. Но потом все выяснилось, у Вырубовой оказались неопровержимые доказательства своей невиновности. Государыня успокоилась и больше никогда между ними не возникало недоверия.

Что это за «неопровержимые доказательства», которые оказались у Вырубовой и которые навсегда примирили Государыню и первую фрейлину, долго было загадкой и предметом пересудов при дворе. Было это интригующей загадкой и для автора. До тех пор пока в руки не попался официальный документ, начисто уничтожающий легенду о феноменальной распущенности госпожи Вырубовой при дворе…

В Царском Селе здоровье Цесаревича настолько поправилось, что решено было вернугься в столицу раньше намеченного срока, чтобы принять участие в торжествах но случаю трехсотлетия дома Романовых.

Началось с большого молебна в Казанском соборе. Было многолюдно, торжественно, красиво, но тяжко и нудно. Так нудно, что Вырубова стала глазеть по сторонам. А Государь и Наследник, стоя на коленях, изнывая, видно, от громоздкой и тягучей службы, все посматривали почему‑то вверх, переглядывались и, таясь, прыскали со смеху.

После молебна начались торжественные приемы в Зимнем Дворце.

Это было дивное представление — все дамы по существующему положению — в русских костюмах. Государыня и великие княжны тоже.

Государыня выглядела особенно красиво: в голубого цвета бархатном платье с высоким кокошником и фатой, осыпанной жемчугом и бриллиантами; поперек груди — голубая Андреевская лента…

Поздравления следовали за поздравлениями, и, казалось, им не будет конца. Все заметно притомились. Разомлевшая Вырубова, стоявшая рядом с Цесаревичем, чтобы хоть как‑то расслабиться, осмелилась спросить у него, почему они с Государем во время молебна похлядывали вверх.

— А там голуби летали… Под куполом.

Его ответ развеселил Государя и Государыню. Со службы поехали осветленные и радостные.

А поздно вечером в царских покоях вышла небольшая размолвка между Их Величествами. Царь узнал от кого‑то из приближенных, что красивые наряды царицы и великих княжон на торжествах были заказаны ею в рассрочку.

Ему не нравилась сверхбережливость супруги, и когда он узнавал какой‑нибудь факт ее скупости, был недоволен. И на этот раз не удержался от упрека:

— Ты, Алекс, позоришь меня перед всем светом. Побойся Бога! У нас что, казна опустела настолько?!

— Успокойся, Ники. Бережливость никогда не помешает.

— Как знаешь. Но я недоволен.

— Сожалею. Но ничего дурного в том не вижу. А вот ты защитил бы меня и наших дочерей от грязных сплетен. И все матушка твоя старается!.. И чего ей неймется?

— Ах, Алекс, ты не права! Ну зачем это матушке?

— Не знаю. У нее спроси.

— Не обращай внимания.

— Стараюсь, но изощряются ведь.

— Доизощряются, пока языки поотсыхают.

— Пока у них языки поотсыхают, меня паралич разобьет.

— Ну, Алекс! Милая! Что я должен сделать? Скажи.

— Не знаю, — Александра Федоровна в бессилии опустилась в кресло. — Господи, огради нас от злых людей, а Алешеньку от болезни…

Дворцовые интриги и сплетни в отношении императрицы приобретали характер снежного кома — одна сплетня наслаивалась на другую, превращаясь в громоздкий смердящий клубок.

Царь никак не мог понять, из‑под какой подворотни сочится яд сплетен. Разные брехни сочинялись гак ловко, с такой наглостью, распространялись с такой невероятной быстротой, что оставалось только поражаться неистощимости и умению тех, кто это делал. И чем невероятнее, чем грязнее был слух, чем бесстыднее намеки и клевета, тем охотнее они муссировались при дворе. То ли общество было таким охочим на подобные «сенсации», то ли работали какие‑то люди, специально создающие и разжигающие сплетни с тем, чтобы вконец уронить авторитет царя. Кому-то очень надо было дискредитировать царскую власть и вывести таким образом народ из почитания и повиновения. Тот, кто сочинял и распускал клевету, не имел, видно, ни стыда, ни совести, ни чести. Видя нестрогость царя, его бессилие перед потоком сплетен и слухов, мастера закулисной травли еще больше наглели, пользуясь моментом и покладистостью его характера. Его неумением быть жес токим в соблюдении августейшего авторитета.