Виктор Ротов - Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)

Расчет был прост: два молодых человека обязательно сойдутся на почве ненависти к самодержавию и подпитают один одного для настоящего дела в будущем. Так и вышло.

Сначала Богров был наездами в Петербурге. И в первый свой наезд, зимой 1906 года, судьба свела его с Симановичем. Правда, случайно, и тогда знакомство их не состоялось. Они долго не знали друг друга в лицо. Тогда еще не предполагалось, что именно им предстоит сыграть подлую роль в судьбах России. К моменту их первой встречи в полуосвещенном коридоре в доме Руфины, Симанович как ходатай за студентов — евреев уже успел принять некоторое участие в судьбе молодого бунтовщика. Будучи студентом первого курса Киевского университета, Богров был уже активным членом партии коммунистов — анархистов и в то же время секретным сотрудником охранного отделения Киева. Именно Симанович, хорошо знавший отца Богрова — богатого киевского домовладельца, будучи с ним в коммерческих сделках, — положительно рекомендовал сына — Богрова тогдашнему начальнику столичного охранного отделения фон Коттену, тайному своему клиенту по финансам. Хотя Богрова — отца, еврейского выкреста, недолюбливал. Не потому, что тот переметнулся в чужую веру, а потому, что считал его неважным евреем. Без размаха. Ну да Бог с ним! Каждый еврей — по — своему еврей.

В тот вечер в темном коридоре у Руфины они увиделись впервые. Еще не зная друг друга. Симанович не знал, что парень, тискающий в темном углу полногрудую деваху, и есть Мордка Богров. А тот в свою очередь не подозревал, что этот чудик в калошах — сам Симанович. Тайный его благодетель и покровитель. Чего й не должен был знать.

Во — первых, потому, что уже тогда Симанович был на особом положении у еврейской общины и не должен был «светиться» без особой нужды. А Мордка Богров состоял в опасной партии коммунистов — анархистов и одновременно служил секретным агентом в охранке, работая против своих товарищей по партии.

Сохранилось письменное свидетельство начальнйка Киевского охранного отделения Кулябко: «Дмитрий (Мор — дка. — В. Р.) Богров состоял сотрудником отделения по группе анархистов — коммунистов под кличкой Аленский с конца 1906 года по апрель 1910 г., когда выбыл в Петербург… Он давал сведения, всегда подтверждавшиеся не только наблюдением, но и ликвидацией, дававшими блестящие результаты…»

То, что это свидетельство не фальсификация, а неопровержимый факт, доказывает последующее разоблачение Богрова как провокатора его товарищами по партии, приговорившими его, ни много ни мало, а к смерти через повешение. Об этом чуть ниже.

Так что у Симановича, устремившегося к царскому двору, были все основания держаться от этого парня подальше. Хотя незаметно для посторонних глаз он принимал самое деятельное участие в его судьбе в Петербурге. Устроив его не куда‑нибудь, а прямо в охранное отделение. (Нелегально, конечно. А легально он числился в обществе по борьбе с фальсификацией пищевых продуктов. Так называлась контора, куда он был определен на службу).

Приняв участие в устройстве Богрова в Питере, Симанович и в дальнейшем не спускал с него глаз, зная крайне радикальные настроения этого молодого человека, и понимая, что рано или поздно это может пригодиться еврейскому делу. И точно, спустя некоторое время после праздника Троицы, ему донесли свои люди, что у эсера Е. Е. Лазарева, бывшего в то время одним из руководителей партии, иногда появляется Богров и говорит с ним о своем намерении убить Столыпина. С этим важным сообщением Лазарев прибежал к Симановичу однажды глубокой ночью и просил совета — как быть? Симанович тут же связался по телефону с важными людьми из еврейской общины, и было принято решение — Лазарев должен сделать вид, что отвергает предложение Богрова. Но это был хитрый ход. На случай, если дело всплывет — они ни при чем, они отвергли «бредни» Богрова. Такая предосторожность была нужна потому, что еще не улеглись страсти с разоблачением провокатора Азефа.

Решено — сделано: предложение Богрова убить Столыпина как бы отвергли, хотя и отговаривать не стали, прекрасно понимая, что он не отступится от своего намерения; тем более что товарищи по партии подозревали его в предательстве, и ему грозила либо позорная смерть от рук однопартийцев, либо он должен совершить крупный тер рористический акт против правительства, кровью смыть подозрения и тем реабилитировать себя.

Предложение его отвергли, от него самого дистанцировались, чтоб самим не «замараться», но в то же время исподволь стали поощрять его решительность, понимая, что так или иначе он уже обречен, и рассчитывая использовать его с выгодой для своей борьбы.

Еврей по крови и по натуре, Мордка понимал на что шел и знал мертвую хватку своих единоверцев, понимал и то, что обречен, намечен в жертву — таковы правила игры у этой нации. Понимал и другое, что, отвергая его намерение убить Столыпина, еврейская община заинтересована в его этом намерении, и чувствовал к себе благосклонное внимание, в характере которого едва ли можно было ошибиться. Наконец, он отлично понимал, что другого выхода у него просто нет. Его тайком подпитывали информацией о том, что царь все более и более недоволен Столыпиным.

Болезненный, но самоуверенный. Ко всему и всем язвительно — ироничный, от природы трутень, не желавший и не умевший зарабатывать себе на жизнь, он любил пошиковать. А потому не брезговал средствами добывания денег. Любил азартные игры в карты и рулетку. Любил кутнуть. Особенно на чужой счет. В кругу полусветских прожигателей жизни, будучи сыном известного богача, образованным человеком, он казался многим значительной фигурой. К тому же умел создать вокруг себя этакий романтический ореол борца за свободу, бунтаря — романтика. Девицы млели перед ним, молодые господа искали с ним дружбы. Он всюду был зван. Душа его рвалась ввысь, но материальное положение не давало ему возможности войти в высшие слои общества. Сам зарабатывать не умел и не хотел, а богатый родитель держал его, что называется, в черном теле. Богрову приходилось влачить полуголодное существование. Ежемесячное содержание в 50 рублей, которое ему назначил отец, едва покрывало расходы на оплату квартиры и питания. Он постоянно находился в лихорадочных поисках источника средств. Не пренебрег даже предательским сотрудничеством с охранным отделением.

Лавирование между двух огней — царской охранкой и товарищами по партии, которые уже приговорили его к смерти, не прошло даром: у него открылись психические расстройства, обернувшиеся впоследствии серьезным заболеванием. По этой причине в декабре 1910 года он от правился в Ниццу, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье. Но низменные привычки увлекли его и тут: вместо лечения — попойки, кутежи, азартные игры на деньги, женщины.