Алексей Павлов - Казак Дикун

— И казаки смирились с обманом? — с возмущением спросил Кодаш.

— Нет, дядя Кондрат. Будем добиваться, чтобы с нами рассчитались сполна.

— Везде бедных людей притесняют, — подставляя Федору чашку с темно — красной вишней из молодого садочка, сочувственно вымолвила Ксения Степановна. — Нет никакой совести у начальников.

— А ты в этом сомневалась? — задал вопрос Кондрат жене и сам же на него ответил: — Нет и быть не может. У бедноты и куркулей интересы разные. Спокон века так заведено.

Предлагали Федору остаться на ночлег, но он отказался, сказал, что должен в полночь сменить подчаска. К плетневому забору прошел в сопровождении всей семьи. Потом мать сказала Надии:

— Мы с отцом пошли в хату. А ты поговори с Федором, да недолго, он притомился с дороги и еще ему службу нести, не задерживай парубка.

Парень едва не выразил вслух благодарность умной женщине, с таким пониманием и тактом оставившей на краткий срок наедине молодых людей, у которых с отрочества замечалась привязанность друг к другу. Оставшись

вдвоем с Надией в поздних вечерних сумерках у ее калитки, молодой черноморец даже как‑то оробел. Это же надо! При сборах к переезду на Кубань в Головкивке и Слобод- зее Надюше было четырнадцать лет, ему — восемнадцать. Теперь ей — столько, она в самой ослепительной девичьей красе. А он? Ему вдруг показалось, что он стал много старше своих лет, чуть ли не стариком в ее глазах. Столько за эти минувшие годы выпало на его долю испытаний!

И все же секундное замешательство сменилось у него успокоительной мыслью: «Так и мне‑то еще всего двадцать третий год». И закрепилась эта мысль уверенностью: мои годы в пору ей, о Надии я думал постоянно и нечего мне труса праздновать.

Осмелев, Федор с непринужденностью стал расспрашивать девушку о ее работе, спиванках, в которых участвует в кругу молодежи, о поездках в Екатеринодар на ярмарки и многом другом житейском и близком ей. Надя охотно рассказывала ему о своих подружках, со смехом поведала, как она гадала в ночь под Новый год.

— Собрались в хате одной бабули, — держась одной рукой за калитку, а другой — забавляясь вышитым платочком, вела она рассказ. — Накупили свечек и зажгли их. В широкий чан налили воды. А когда наступила полночь, каждая из нас растопила в посудине воск, а потом выливала в холодную воду. Самые разные фигуры получались. По ним и угадывали своих суженых.

— И какой же выпал тебе? — нетерпеливо спросил Федор.

Девушка на секунду умолкла, потом открыла тайну:

— Очертания застывшего воска, как определили девчата и та бабулька, напоминали воина в шлеме с пикой в руке. Значит, разыгрывали они меня, мой суженый — служивый казак при оружии.

Дикун не нашелся что промолвить девушке в ответ. Они еще немного поговорили и стали прощаться.

— Не знаю, удастся ли завтра заскочить к вам, — сказал Федор. — Но если не получится и я уйду завтра в Екатеринодар, не встретившись с вами, — все равно я скоро вас навещу, жди меня, Надия.

Он на два — три шага удалился от калитки, обернулся и хотел помахать девушке рукой, а она уже сама, как ласточка, припорхнула к нему:

— Феденька, возьми вот это от меня.

И подала ему тот самый вышитый платочек, который при ней был весь вечер.

Добрый знак! Все молодые парни и девушки ведали его символику — сердечное расположение к своему избраннику.

Вышло так, что и впрямь у Дикуна не выкроилось времени для нового визита к Кодашам. В ночной караул Федор не попал, зато с раннего утра его занарядили на подготовку казенных фур к сдаче окружному правлению. Он тут с хлопцами погрел лоб по самую завязку. За дорогу фуры поизносились, пришлось с ними немало повозиться, чтобы привести в мало — мальски сносный вид и спихнуть хозяйственникам окружного правления.

Фуры брались отсюда в прошлом году, снаряжение их в дорогу велось в Екатеринодаре. В их упряжке двигалось несколько десятков пар волов и лошадей. Из крепости Александровской Аврам Дубина, Иван Черноноженко и еще несколько казаков под расписку полковникам Великому и Чернышеву «на свой страх и риск» взялись доставить в целости и сохранности 41 пару волов в Екатерино- дар, для раздачи по куреням. Им это сделать удалось. Но потом из этого поголовья уже в самой Черномории 21 пару волов бесследно увели черкесы.

Казаки теперь подтрунивали:

— Наши командиры спешат сейчас хоть фуры сдать в комплекте.

А для транспортирования грузов до Екатеринодара нанимался частный васюринский извоз. Рядовых казаков это мало волновало. Федор Дикун, ладивший люшню на колесе, услышал такую фразу:

— Нам главное — быстрее дойти до Екатеринодара.

— Чтобы всерьез поговорить с войсковым правительством? — понимающе спросил Федор.

— Угадал. Нам без этого не обойтись.

Под колокольный звон колонна выстроилась в поход. Среди собравшихся жителей Дикун тут же приметил Ко- дашей в полном составе: отца, мать и дочь. В своем сотенном строю он приветливо поднял обе руки, сомкнул их над головой, прокричал жизнерадостно и обещающе:

— До встречи!

— С Богом, счастливого пути! — звонко отозвалась Ксения Степановна.

А Надия ей в подкрепление добавила душевно и мягко:

— Приезжай.

Затем Кодаши, улыбаясь, уже без слов, махали руками на прощание, неотрывно смотрели вслед удаляющейся казачьей колонне, в которой уже нельзя было различить фигуру их дорогого земляка.

Дневка и ночевка состоялись в селении Пластунов- ском, в двадцати верстах от Екатеринодара. Тогда еще только возникший курень находился вблизи берега Кубани, там стояла кордонная стража, как и на протяжении всей реки. Это уже позднее, через несколько лет, Пласту- новский курень переселили в сторону, подальше в степь. А в тот июльский знойный день пластуновцы, как и васюринцы, с воодушевлением приветствовали у самой Кубани чубатых пропыленных черноморцев. По кордонной эстафете уже передавалось уведомление о приближении казаков. Но для верности и надежности извещения штаб Чернышева из Пластуновской направил в Екатеринодар нарочного с указанием точного времени прибытия — утра 22 июля.

…По — летнему рано забрезжил рассвет. Но колонна черноморцев уже двинулась в путь. Никто не жаловался на недосыпание и усталость, всем хотелось поскорее завершить многотрудный переход с Каспия на Кубань. Не забывались и обиды, накопившиеся за шестнадцать месяцев мытарств и перенесенных опасностей. В сотнях и во взводах продолжался открытый ропот:

— В куренях без нас хаты заросли бурьяном.

Общее настроение передавалось и Федору Дикуну,

сироте, не имевшему никакого имущества, кроме плотницкого инструмента, оставленного на хранение одному из екатеринодарских знакомых. В мыслях казак уже построил себе планы на ближайшее будущее: по получении от казны денежной суммы за поход взять себе в жены Надию, построить хату «на вереи» в Васюринской и заняться хлебопашеством на своем земельном наделе. Когда — никогда, в порядке очереди можно нести и воинскую повинность на кордонной линии. Уже прошли Пашковский курень, открывался вид на войсковой город, а он все прикидывал в думках повороты своей будущей жизни. И все они сводились к созданию семейного очага, совместной судьбе с Надией Кодаш.