Алексей Павлов - Казак Дикун

— Кишка тонка у старшины справиться с нами.

Походники поставили свои караулы на воротах крепости и у куренных казарм, в куренные селения отправили дополнительно еще несколько агитаторов. В самом городе призывали приезжих казаков и горожан оказывать помощь заявителям прошения. И повсюду ими клеймилось доносительство пашковского казака Тита Багрия, который в угоду войсковому правительству оговаривал вчерашних своих соратников.

В общем‑то преследовалась цель мирно, без осложнений разрешить возникший конфликт. И когда правительство дополнительно затребовало дать подробные объяснения по десяти пунктам прошения, Дикун и Шмалько против этого не высказали никаких возражений. Но зато при получении указания о даче письменной присяги под свидетельскими показаниями молодые казацкие вожаки решительно воспротивились против данной процедуры:

— Этому не бывать. Паны с панами судят несправедливо.

Несколько раз походники во главе с Дикуном и Шмалько приходили к войсковому правительству, дабы получить удовлетворительный ответ. Уже не разбрасываясь по частностям, по деталям, назвали обобщенную сумму, которая могла бы при выплате вполне устроить каждого походни- ка — 75 рублей.

Могло ли правительство изыскать средства в размере 35–40 тысяч рублей для выдачи походникам по их раскладу, за их труды, которые, кстати, потом были подтверждены И. Чернышевым и самим И. В. Гудовичем? Возможно, не сразу, не в один прием, но могло. Следовало истребовать зажиленные деньги оттуда, где они незаконно осели.

В ходе конфликта походники все чаще и громче называли одного из главных виновников утаивания невиданных им сумм — покойного бригадира Антона Головатого. И впрямь прижимистый судья денежку любил. Это выяснилось тогда же из объяснения его сына Александра Головатого, представленного правительству 3 августа.

Стремительно выросший в чине младший Головатый после смерти отца держал при себе его 13 тысяч рублей. По объяснению Александра получалось, будто походный атаман взял с собой в дорогу домашние деньги. Помилуйте, с какой стати? Довод был совершенно несостоятельный. Наивнячка разыгрывал из себя Александр, когда указывал, будто незадолго до смерти отец неясно и неопределенно выразил предназначение денег: раздать их, мол, бедным сиромахам, а кому конкретно не уточнил — не то братьям Александра — Афанасию, Матвею и Константину, не то казакам — походникам. Этот отпрыск самой богатейшей семьи в Черномории причислял себя и братьев к «бедным сиромахам»! А кто же тогда рядовые походники? Они теперь, получалось, вроде выглядели богаче голова- товского клана. Чепуха, да и только. Однако же правительство снисходительно отнеслось к развесистой клюкве Александра Головатого и не обернуло присвоенные деньги на погашение долга походникам.

И таких «резервов» для финансовой развязки конфликта набиралось много. В частности, на 15 тыс. рублей залез в долги черноморскому войску бывший таврический губернатор С. Жегулин. Но Котляревский, Кордовский, Гулик и остальная старшина не стремились облегчить участь сиромы, а вели дело к открытой борьбе с казаками для того, чтобы сломить их силой. Центрами притяжения походников стали казармы двух куреней — Ва- сюринского и Незамаевского с их главными борцами за интересы казаков Федором Дикуном и Осипом Шмалько. Их сподвижниками по совместным действиям стали дядь- ковский казак Ефим Половый, корсунец Прокоп Чупри- на, тимашевец Гаврил Шугайло и еще с десяток черноморцев. В том числе Никита Собокарь, хорунжий Брюховецкого куреня (когда‑то он тут был и куренным атаманом), пришедшийся не по нраву командованию казачьей экспедиции и войсковому правительству.

— Завтра ярмарка, — повел разговор Дикун со своими однодельцами, пригласив их к себе в казарму. — Прави

тельство молчит, ответа на прошение нет. Не исключена какая‑нибудь пакость против нас. Что будем делать?

— Держаться, — подал голос Прокоп Чуприна. — Не отступать.

— Ия так думаю, — поддержал его Шмалько.

А за ними с такими же заявлениями выступили все остальные.

— Что ж, будем держаться, — подвел итог Федор и лицо его посуровело, стало еще более озабоченным. — При любых обстоятельствах надо искать поддержку у ярмарочных казаков, у всех жителей города.

На том — разошлись. А утром, 6 августа, в праздник Святого Преображения, предвидя, что ярмарка может встать на сторону походников, Котляревский решил предупредить события. Он отдал приказ войсковому пушкарю прапорщику Голеновскому с командой канониров взять Дикуна и Шмалько под стражу и доставить в правительство якобы для объяснений. Расчет был простой — обезглавить движение.

Узрев недоброе в появлении команды, казаки «с большим ругательным криком», похватав оружие, выбежали из куреней. Голеновский почел за благо воздержаться от попытки ареста Дикуна и Шмалько, удалился ни с чем. Толпы казаков двинулись на ярмарку. Там в сутолоке, шуме и гаме они братались с приехавшими из куреней походни- ками и теми, кто приехал просто побазаровать. Сюда же пожаловал и Котляревский со старшинской свитой. Опираясь на узорчатую трость, обращался то к одной, то к другой группе казаков:

— Надо мирно и полюбовно закончить наш спор. Всему войску польза пребудет.

В одном из густых водоворотов толпы на подобные слова ему кто‑то бросил реплику:

— Это чтобы мы остались в дураках — вот к чему клоните, пан писарь.

На самом деле Котляревский не мыслил тихо — мирно закончить спор. По его указанию для ареста зачинщиков непокорства на ярмарку явилась команда капитана Белого, специально созданная из казаков, вызванных с Екате- ринодарского линейного кордона.

Где‑то около восьми часов утра Белый попытался ретиво выполнить распоряжение Котляревского и удалить с ярмарки возмутителей спокойствия. К решительным дей

ствиям против них капитан понуждал казаков куреня Ба- туринского — Данилу Зюбрак, Величковского — Кондрата Черешню, Ивана Чуприну, Устима Пяту; Ивановского — Кузьму Герасименко, Семена Литвина; Сергиевского — Василия Чигриненко, Кирилла Павлюченко, Гаврила Сычева. А эти хлопцы не только уклонились от усмирения «персиан», а присоединились к ним.

— На кой ляд ты нам нужен, капитан, — по справедливости рассуждали они. — Не пойдем мы против своих братов.

А уж заварушка на ярмарке разворачивалась вовсю. Выведенные из терпения походники на этот раз не укрощали свой гнев. Подвернувшимся под их руку фискальным старшинам доставались тумаки и шишки. Шмалько гнался за полковником Чернышевым, хотел кольнуть его пикой, да споткнулся и ударил только обломком рукояти. У племянника прежнего кошевого, старшины Евтихия Чепеги и поручика Шелеста головы были ранены ударами пик, старшине Тимофею Еремееву в клочья расшматова- ли на спине свитку, фонарей под глазами поставили прапорщику Голеновскому и хорунжему Холявке, крепко побили подпоручика Степана Белого, который спустя три месяца и шесть дней умер, а от пережитого страха «или от чего другого, знать не можно». Бывший командир сводной группы есаул Авксентьев от пик казаков скрылся в церкви, а чиновные офицеры Иван Стояновский и Яким Белый под угрозой расправы отдали казакам сабли с темляками, чем проявили одновременно благоразумие и трусость. Блюдолизов Котляревского вместе с походниками прилежно колотили приезжие казаки, как, впрочем, и ребята из распавшейся карательной команды.