Вальтер Скотт - Карл Смелый

Замечено было, что Данишменд усердно возносит свои моления, простираясь ниц при первых лучах восходящего солнца, и что, сделав прекрасную серебряную лампаду, он ставит ее на мраморное подножие, представляющее сломанную колонну, исписанную внизу иероглифами. Какие составы горели в этой лампаде, никому, кроме разве одного барона, не было известно, но пламя это было чище и ярче всякого другого огня, кроме солнца; и вообще полагали, что Данишменд поклоняется этому огню в отсутствие небесного светила. Ничего особенного не могли в нем заметить, кроме того, что он соблюдал строгую нравственность, был чрезвычайно важен и вообще вел очень умеренную жизнь, соблюдая частые посты и бдение. За исключением редких, необыкновенных случаев он никогда не говорил ни с кем, кроме барона; но так как он имел деньги и щедро раздавал их, то слуги смотрели на него, хотя с робостью, но без страха и без ненависти.

За зимой наступила весна, лето испестрило цветами луга, и осень обременила деревья плодами, которые созрели и начинали падать, как однажды паж, ходивший иногда с ними в лабораторию для того, чтобы в случае нужды прислуживать, услыхал, что персиянин говорит барону Арнгейму:

— Ты хорошо сделаешь, сын мой, если внимательно выслушаешь слова мои, так как уроки, которые я тебе даю, приближаются к концу, и никакая земная власть не может долее избавить меня от моей судьбы.

— Увы! Наставник мой, — сказал барон, — неужели я должен лишиться удовольствия пользоваться твоими уроками в то самое время, когда твое искусное преподавание необходимо для того, чтобы я окончательно достиг высшей степени твоей мудрой науки?

— Не унывай, сын мой, — отвечал мудрец. — Я передам обязанность возвысить тебя в знаниях моей дочери, которая явится сюда с этой целью. Но помни, если ты дорожишь продолжением твоего рода, ты должен смотреть на нее не иначе как на свою руководительницу в науках; если же ты пленишься красотой этой девы, то будешь похоронен с мечом и со щитом твоим как последний потомок мужского пола в твоем роде; и поверь мне, что одним этим не ограничатся твои несчастья, потому что такие союзы никогда счастливо не оканчиваются, чему я сам могу служить примером. Но, тсс… нас подслушивают.

Домашние Арнгеймского замка, имея мало поводов для развлечения, тем старательнее наблюдали за предметом, обратившим на себя их внимание, и когда срок пребывания персиянина в замке начал приближаться, некоторые из них под различными предлогами удалились, а другие с трепетом ожидали какого-нибудь поражающего и страшного события. Ничего такого, однако, не случилось, и в положенный сроком день, раньше грозного часа полуночи, Данишменд оставил Арнгеймский замок, выехав верхом за ворота, как обыкновенный путешественник. Барон расстался со своим учителем с признаками глубокой печали, как будто его постигло какое-нибудь горе. Персидский мудрец утешал его, долго разговаривая с ним шепотом, и в заключение громко сказал:

— При первых лучах восходящего солнца она явится к тебе. Будь с ней ласков, но не более. — Затем он уехал, и с тех пор никто не видал его и не слыхал о нем в окрестностях Арнгейма.

Целый день, по отъезде незнакомца, барон был чрезвычайно задумчив. Он сидел против своего обыкновения в большой зале, не входя ни в библиотеку, ни в лабораторию, где не мог более наслаждаться беседой своего уехавшего наставника. На рассвете следующего дня барон позвал своего пажа и, хотя обыкновенно очень мало заботился о своем наряде, но тут оделся с большим вкусом, а так как он был молод и красив собой, то, конечно, имел полное основание остаться довольным своей наружностью. Одевшись, он подождал, пока солнце показалось над горизонтом, и, взяв со стола ключ от лаборатории, отправился туда в сопровождении своего пажа.

У дверей барон остановился и, казалось, несколько минут колебался, не отослать ли ему назад пажа, потом был в нерешимости, отворять ли ему дверь, как бы ожидая увидеть за нею какое-нибудь чудное явление. Наконец собравшись с духом, он повернул ключ, отворил дверь и вошел. Паж следовал за своим господином по пятам, и то, что он увидел, привело его в изумление, доходившее до ужаса, хотя представившееся ему явление не только не имело в себе ничего страшного, но, напротив, было в высшей степени приятно, обворожительно…

Серебряная лампада была снята с подножия, и вместо нее на нем стояла прелестная молодая женщина в персидской одежде алого цвета. На ней не было ни чалмы, ни какого-либо другого головного убора; сквозь темно-русые волосы красавицы была продета только голубая лента, прикрепленная золотой пряжкой, украшенной огромным опалом, который при разнообразии переливающихся цветов, свойственных этому камню, сиял красноватым оттенком, подобным огненной искре.

Молодая девушка была немного ниже среднего роста, но прекрасно сложена, в высшей степени грациозна и стройна; восточный наряд с широкими шароварами, собранными внизу вокруг щиколотки, обнаруживал прелестнейшую маленькую ножку, какую только можно себе вообразить, и поспорить с которой в очаровательности могли только не менее прекрасные ручки, часть которых была видна из-под складок ее платья. Милые, выразительные черты лица ее выражали ум и проницательность, а быстрые, черные глаза с тонкими, дугообразными бровями казались предвестниками лукавых шуток, готовых сорваться с розовых улыбающихся губок.

Подножие, на котором она стояла, едва прикасаясь к нему, показалось бы ненадежным для всякого другого существа, хоть на сколько-нибудь тяжелее ее. Но каким бы образом она тут ни очутилась, она, по-видимому, держалась на нем так же ловко и с такой же безопасностью, как малиновка, слетевшая с облаков на розовую ветку. Первый луч восходящего солнца, падая из окна прямо на подножие, еще более усиливал впечатление, производимое этим прелестным существом, стоявшим недвижимо, как будто бы оно было сделано из мрамора. Единственным признаком того, что красавица замечала присутствие барона, было ее ускорившееся дыхание и яркий румянец, сопровождаемый легкой улыбкой.

Хотя барон уже заранее ожидал увидеть нечто именно вроде того, что теперь находилось перед его глазами, но дивная, обаятельная красота, совершенство форм и очаровательная грация этой юной красавицы так далеко превосходили все его ожидания, что он с минуту оставался недвижим, едва переводя дух. Однако вспомнив вдруг, что вежливость и долг хозяина обязывают его принять как следует у себя в замке прелестную незнакомку и свести ее с опасного места, на котором она находилась, он подошел к ней с приветливой улыбкой и протянул руки, чтобы помочь ей сойти с подножия, имевшего около шести футов высоты; но ловкая и проворная незнакомка, опершись только на его руку, с такой легкостью спрыгнула на пол, как будто бы она была составлена из воздуха. По одному только мгновенному прикосновению маленькой ее ручки барон Арнгейм удостоверился, что имеет дело с существом из плоти и крови.