Решад Гюнтекин - Ночь огня

Тетушка Варвара очень обрадовалась новой возможности похвастаться перед всем кварталом. Таким :л образом она одним выстрелом убила бы не двух и даже не четырех, а пять зайцев, причем стреляя из чужого ружья.

Прежде всего, в ее дом собирался прийти каймакам города Миласа. Это было сравнимо по величию с той честью, которую оказало ей Османское государство, когда приняло под свое покровительство.

Госпожа Варвара почему-то не любила каймакама и с удовольствием злословила о нем, когда бывала возможность. Но как только речь зашла о визите, ее слова сразу изменились. Стоя на крыльце и ощипывая двух индеек, зарезанных для соседей, она, подбоченясь, говорила:

— Вы знаете, что значит каймакам? Это ведь заместитель нашего великого падишаха. Зачем же смотреть на его рост? В Миласе выше каймакама только Аллах.

У госпожи Варвары имелась и вторая цель: угодить главному священнику. Старая дева ходила в церковь каждое воскресенье и ставила свечи перед иконами -святых, когда могла дотянуться. Однажды она разъяснила, почему так делает:

— Меньше, чем православных греков, я люблю только свои грехи. Но, к несчастью, в Миласе нет других армян, кроме меня, поэтому и армянской церкви нет... Вот идут все, религиозные, в свои мечети, синагоги, церкви, а я что, дома буду сидеть, точно безбожник какой? Вы ведь знаете, даже мусульмане имеют право совершать намаз в церкви, если нет рядом мечети. И потом, я уже одной ногой в могиле стою. Придет день, и Создатель воссоединит нас с Кегамом... Так что же, пусть меня хоронят на улице, как собаку? Я не влюблена в черные глаза отца Хрисантоса, но что делать! Когда я умру, он позаботится обо мне и отпустит мои грехи...

Несчастная старая дева с нетерпением ожидала священника потому, что боялась остаться одна перед смертью и быть похороненной не по обряду. С учетом всего этого наш прием имел особую политическую цель, как обед между дипломатами двух соседних стран.

Визит квартального старосты тоже был прочно связан со стратегией, которой следовала тетушка Варвара. Лефтер-эфенди, старый османский чиновник, в силу своего авторитета имел влияние в других органах правления и в судах.

Благодаря жидкой бородке и смиренному виду он походил на иконописное изображение Христа, но в старости. Хотя Лефтер-эфенди производил впечатление человека даже более благочестивого, чем главный священник, на самом деле он был «зубастым», палец в рот не клади.

Тетушка Варвара говорила о нем так:

— Да вы знаете, он дьявол в ангельском обличье. Кто его не боится, тот и Бога не боится. Если вдруг взбрыкнет, может на весь квартал несчастье наслать.

Подготовка к обеду началась за три дня. Столько хлопот обычно бывает только перед свадьбой.

В помощники нам подрядился весь церковный квартал. Дом от крыльца до чердака сиял чистотой, в саду все прибрали, даже железные ножки кроватей в спальнях были начищены, словно гости собирались там обедать. Во время подготовки выяснилось, что за фрукт эта Стематула. Чертовка не только стала правой рукой тетушки Варвары во всем, что касается приготовления пищи, но и ухитрилась провести в дом по одной всех своих подруг, чтобы они помогли выполнить небольшие поручения.

На кухне квартирная хозяйка вместе с Деспиной раскатывала тесто и фаршировала перец, в саду Марьянти натирала столовые приборы, а Пица на крыльце чистила овощи. Еленица и Рина гладили скатерти и салфетки на большом столе в прихожей. Поскольку инженер уехал инспектировать участок, я, пользуясь возможностью, отлынивал от работы. Формально проверял, как идет подготовка к приему, но на самом деле слонялся по дому, словно горе-работник. Поболтав немного на кухне с тетушкой Варварой, я выходил на крыльцо и, засунув руки в карманы, наблюдал за Пицей, перебирающей зелень. Как сильно меняются некоторые лица в зависимости от ракурса! О Аллах! Глядя на нее сверху вниз, я видел растрепанные волосы, ниспадающие с двух сторон на выпуклый лоб, густые черные брови, длинные ресницы и острый подбородок девушки, так непохожей на Пицу в профиль или анфас. Иногда она поднимала глаза и смотрела на меня, и тогда ее губы, оттененные темным пушком, казались ярче и влажнее. От этого взгляда у меня легонько сводило скулы. Порой я садился на гору овощной кожуры и, не думая о том, что будет с моими брюками, помогал ей чистить овощи, пока до меня не доносился звук шагов или скрип дверей.

Тогда я, посвистывая, возвращался в сад, к Марьянти.

Марьянти была дочерью старого ювелира, который отошел от дел, потому что стал плохо видеть. В свое время он делал золотые браслеты на своем станке и, скорее всего, был не слишком солидным, внимательным и серьезным отцом. Молодая девушка чистила приборы речным песком, который нам с утра за плату притащили дети квартала, то и дело разглядывая их на солнце. Заметив пятно или точку, она принималась за дело вновь. Постепенно я отчаялся сойтись с ней ближе.

Мне хотелось непременно понравиться Марьянти, увидеть искорку смеха или одобрения в ее глазах, и я придумывал самые интересные темы для разговора. Но рядом с ней они иссякали за пару минут.

Нельзя сказать, что она плохо владела турецким языком. Торгуясь с уличными продавцами, она изъяснялась лучше, чем все ее подруги, вместе, взятые.

Может быть, она считала меня ребенком, а мои слова — бессмысленными? Тоже нет. Ведь когда она сама все же произносила несколько слов, они оказывались простыми и пресными по сравнению с тем, что говорил я.

Правда лежала на поверхности, но я не мог соотнести эту огромную греческую статую с понятием глупости и предположить, что в такой прекрасной головке, играющей всеми красками и обрамленной золочеными волосами (теперь бы сказали, в стиле Греты Гарбо), нет и намека на неземные тайны.

Марьянти сидела на корточках, подобрав подол юбки. Заметив меня, она на секунду поднимала голову, улыбалась, а затем вновь погружалась в работу.

В один из таких моментов она потеряла равновесие и упала на копчик, так что ноги задрались кверху. Я сразу же схватил ее за руки, чтобы поднять, и сделал все, чтобы казаться взволнованным.

Приключись такое с другой девушкой, Марьянти еще неделю насмехалась бы и говорила об этом. Но в тот момент она только сказала: «Все в порядке, мне не больно» — и, стряхнув пыль с юбки, продолжила свое занятие.

Солнце освещало макушку Марьянти, каждый ее волосок переливался, лицо играло яркими красками, а кожа, под которой проступали тонкие нити сосудов, казалась прозрачной. Луч скользил по прохладной ткани блузки, мягко облегающей выпуклости тела, стекая по спине и груди. Невидимый пушок на коже вспыхивал огоньками, придавая коже муаровый блеск.

Вероятно, даже будущему мужу Марьянти не удастся увидеть ее так красиво освещенной и в таких деталях. Но как долго можно глядеть на человека, который иссушает твои самые восторженные слова, подобно ветру пустыни, и сам при этом молчит? По этой причине я оставался рядом с ней ровно столько времени, сколько требуется, чтобы проверить, как начищены вилки и ложки, а затем был вынужден развернуться и уйти. Но должен сказать, что это лишение оказалось не настолько важно для меня, как я тогда воображал.