Алиса Плис - Гений Одного Дня

Глашатай отбежал в сторону, оставив пространство для боя, и с этого момента, можно сказать, он и начался. Сие было весьма интересным событием. Николас думал, что противник его будет весьма неповоротлив, как казалось на первый взгляд, но тот мгновенно оказался рядом с ним, и лишь то, что серб увернулся, спасло его от удара. Толпа неистовствовала сверху, подбадривая и крича обоим бойцам, создавая ощущение пчелиного роя. Вот соперник серба вновь перешёл в наступление, посыпались удары, и лишь то, что тот прикрывался руками, спасло от них. Затем австриец выдохся из сил, отскочил проворно назад, ожидая ответных действий, которые, однако, не заставили себя ждать. Николас с той же яростью накинулся на этого Гельмута фон Штайница, драка пошла сильней, горячей, интенсивней. Кулаки сыпались со всех сторон, где-то успевал уворачиваться от ударов, где-то нет. Но теперь обоим вскружил голову азарт, и битва пошла ещё более интересной, толпа совсем охрипла от криков и свиста, продолжая кричать что-то со всех щелей здания.

Фон Штайниц со всей силы ударил Николаса по лбу, да так удачно, что у того выпали искры из глаз, а резкая боль пронзила лоб, впрочем, сам виноват. Однако серб в долгу решил не оставаться, и улучив прекрасный момент, забыв, то его самого колотили, со всей силы ударил в нос изумлённому австрийцу, сделав его ассиметричным.

- Серию долби, серю! – орал Сцигетти, но его, впрочем, как и всю толпу, никто не слышал.

Из носа прославленного на Австрию боксёра хлынула кровь, глаза злостно вспыхнули, и он уже занёс руку для ответного удара, как вдруг раздался крик откуда-то сверху, и бой прекратился на миг. Голова Николаса кружилась после удачного попадания соперника, сам австриец стоял, прикрывая платком разбитый нос и полностью негодуя по поводу этого ненормального серба. Раздались шаги преподавателя, после чего вся толпа, впрочем, как и сами виновники торжества в первую очередь, поспешила растечься по щелям и вехам всего здания, придавая умный вид себе…

На следующий день Николас в Университет не пошёл – лоб разболелся ужасно, вся голова напряжённо гудела после вчерашнего побоища, когда он просто шёл, голова кружилась, как в полуобморочном состоянии. Еле-еле Сцигетти вчера довёл его до дома, а теперь он и вовсе валялся на кровати, штудируя многочисленные книги по технической части.

Его появление дома немало смутило Гезенфорда, обычно привыкшего видеть пустующую постель своего друга, а теперь, обнаружив его дома, вместо учёбы и работы. Особо не скрывая своего отношения к случившемуся, он обозвал Николаса халтурщиком, после чего с чувством выполненного долга спустил ему всё с рук.

Через день после бойни, Николас совсем уже оправился и вновь стал учиться и ходить на работу. По словам Сцигетти, австриец ещё долго не мог опомниться после случившегося и всячески сторонился этого серба, если их траектории движения каким-то чудом умудрялись пересекаться. Вот на работе-то Николасу и напомнили об этом отгремевшим на весь Университет событии. Да, то, что сотворил этот серб, считалось подвигом – разбитый нос австрийца видели все, а вот о том, что у серба болела голова, знали лишь единицы…

Авас Бекинг, сам в прошлом занимавшийся подобными делами, встретил Николаса, как национального героя. Первое время они даже не разговаривали о работе, что обычно не соответствовало их распорядку дня, к которому привыкли уже оба, впрочем, как и вся компания. У серба ещё окончательно не прошла голова, и при резких перегрузках давала о себе знать, только вот Бекинг, к несчастью, об этом вообще не знал…

- Так вот значит наш победитель?

Он сделал попытку побороться с сербом, но так один раз удачно сжал его, что у бедняги поплыли цветные круги перед глазами… Бекинг обладал богатырской силищей, хотя нигде практически её не применял на предприятии. На этом убедилась рука Николаса. Серб сначала думал, что её сломают, как жалкую спичку, однако этого всё же, на удивление, не произошло. С Бекингом тягаться в силе серб больше не решился, искренне уважая в душе этого богатыря, и чувствуя ещё большие боли в гудящей голове. Впрочем, расстраиваться было нечего, и жизнь текла по-прежнему весело и непринуждённо, особо не заморачиваясь.

С Авасом Бекингом после серба так никто и не решился бороться. Странно, почему…

Процедура примирения Вингерфельдта с Бариджальдом состоялась публично благодаря инициативе, исходящей от Николаса и Гая Гезенфорда. Те самые деньги, которые зачем-то отложил дядя Алекс, когда валлиец застал его в лаборатории, как раз пошли на возмещение морального ущерба несчастному голландцу, и они преспокойно помирились, даже отобедали за одним за столом (хотя, следует сказать, что для Вингерфельдта даже обедать – редкость). Теперь этот самый голландец принялся с ещё большим усердием за работу, доказывая себе и тому парню, и дяде Алексу свою пользу и нужность на предприятии, если его таковым можно назвать.

В данный момент он чинил электромобиль Вингерфельдта. В отдалённые уголки города тот ни под каким соусом не соглашался ехать ни на карете, ни пролагать путь пешком, говоря, что не желает почувствовать себя вторым Марко Поло, ибо все подобные роли уже заняты, и свободна лишь его единственная роль – роль самого Александра Вингерфельдта. Он добавил, что лучше верховодить в своём маленьком автомобиле, нежели молча сидеть в карете и всецело зависеть, как кучер будет вести лошадей, да ещё и с меньшей скоростью. Так что, Бари, принимайся за работу, и не жалуйся на судьбу, ты именно подобной и добивался! Так что…

Он вновь был весь грязный, в саже, как трубочист, однако довольно пыхтел над автомобилями. Бари любил рассказывать. Что большую часть своей жизни он именно что любил копаться в них, с интересом смотря устройства в них и подобного рода всякие примочки. Где бы он не работал, он всегда старался быть близким к этим только-только входящим в моду новшествам, и целыми часами сидел в них. Ему нравилось в них что-то крутить и привинчивать, и не было для него лучше работы, чем эта.

Рядом с ним, вернее, над ним стоял, расправив по-петушиному руки, Витус. Ему очень шла эта поза, - не раз отмечал про себя Бариджальд, молча занимаясь своей работой и слушая поучения от этого финансиста, единственной причиной существования которого являлось то, что он однажды привёл на биржу Гая и Вингерфельдта, обеспечивая их деньгами, чего, например, не мог дать тот же Бари. Витус жаловался на тяжёлую жизнь, подмечая всю безнадёжность своего положения Затем он ударился в прошлое, выискивая плохие моменты для красочности содержания – и это ему очень даже удалось. Так он нашёл в закоулках памяти момент, когда работал на какой-то стройке, и, работая как-то ночью, чтобы получить больше денег, подхватил двухстороннее воспаление лёгких.