Николай Сергиевский - На заре царства

Матвей Парменыч, уже поправившийся, встал по обычаю рано и первый раз после болезни вышел подышать утренним воздухом. Он чувствовал себя бодро: подавляя мысли о личных невзгодах, он думал о той великой работе, за которую снова принялся совместно с Авраамием Палицыным и отцом Дионисием. Двое всадников, быстро въехавших в монастырские ворота, привлекли его внимание. Заметили издали боярина и они, поэтому остановились и спешились.

— Обожди меня здесь, — сказал Дмитрий, передавая поводья Наташе. — Пойду покуда один. Как бы неожиданная радость не растревожила старика после болезни.

Он пошел навстречу Матвею Парменычу. Тот уже узнал его. Они поздоровались и обнялись. От старика не скрылось радостное настроение Аленина.

— Чтой-то ты нежданно так? — пытливо посмотрел на него Матвей Парменыч. — Или весть какую привез? Лик у тебя будто радостный. Уж не победа ль над поляками?

— Будет и победа, Матвей Парменыч, — улыбаясь, ответил он. — А покуда иную весть тебе привез.

— Ну? — затаил дыхание старик.

— Наталья Матвеевна жива, здорова. Худа ей от злодея Цыплятева не учинилось… Вернется к тебе чистой голубицей…

— Слава Тебе, Господи! — с чувством перекрестился Матвей Парменыч. — А скоро ль вернется? Выручить-то ее оттуда как?

Продолжая сиять, Аленин посмотрел в сторону стоявшей спиной Наташи, которую в мужском наряде старик узнать пока не мог.

— Да не пытай ты, — разволновался Матвей Парменыч. — Нашел время для смешков. Чему до времени радуешься?

— Тому и радуюсь, что ко времени она.

— Да ну тебя, говори толком! — раздражился уже старик, почти догадываясь и напряженно всматриваясь в облик хотя и стройного, но мешковато одетого молодца, державшего поводья лошадей.

— Говорить-то мне нечего, — продолжал улыбаться Дмитрий. — Коли она…

— Ну?

— Коли она уже здесь…

Матвей Парменыч ахнул, взмахнул руками и побежал к Наташе. Но она сама кинулась к нему навстречу. И смеясь, и плача, порывисто бросилась она к отцу на шею, целовала ему и лицо, и руки. В это время подходил отец Авраамий, удивленно вглядывавшийся в незнакомого молодца, слишком уж что-то не по-мужски нежно льнувшего к боярину.

— Вот радость-то, друг, мне выдалась! — обратился к нему Матвей Парменыч, указывая на Наташу. — Нежданно Бог дочку вернул. Молодец сей выручил.

Но отец Авраамий сам уже признал Наташу, и строгое, хмурое лицо его осветилось радостной улыбкой.

— Добро пожаловать, боярышня! — тепло сказал он, благословляя ее. — Истинно велика твоя радость, Матвей Парменыч. Да послужит она знамением иной радости, коей, верно, в недолгом времени возликуем все мы.

— Матвей Парменыч! — решительно сказал Аленин. — Велика вина моя перед тобою. Да уж прости меня ради сей великой радости.

— Бог простит, Дмитрий, — растроганно ответил Матвей Парменыч. — Я зла не помню. Что было — прошло да быльем поросло.

— Коли так, — поклонился ему в ноги Аленин, — дозволь же другую просьбишку тебе сказать. — Он взял за руку Наташу. — Спас я Наташу, так дозволь уж на всю жизнь охранителем ее остаться. Благослови нас, Матвей Парменыч.

— Не ко времени, Дмитрий, речь ты эту повел, — нахмурился Матвей Парменыч. — Не время о своей радости думать, покуда земля бедой полна.

Аленин смутился.

— Нет, друг, — неожиданно вставил свое слово отец Авраамий. — Ты это неправильно мыслишь и хмуришься зря, и сам это знаешь. Время смутное и года твои немалые. Бог весть, долго ль проживешь. Справлять веселье, понятно, после будем. Освободим Москву, государя на царство выберем, тогда не грех и о своем ликовании вспомнить, о честном пирке да о свадебке. Покуда не об этом речь. Если люб тебе молодец, не нужно в благословении отказывать. И тебе, и ему легче на душе. Пойдет в бой, сильнее духом будет. И тебе покойнее, коли нежданно смертный час настанет.

— Правильно мыслишь, отец Авраамий, — покачал Матвей Парменыч головой. — Зря слово это у меня вырвалось, так уж — очистки совести ради. Тайно в сердце давно я их благословил. Не откажу и ныне.

Наташа и Дмитрий упали перед стариком на колени. Он поднял руку.

— Благослови же вас Бог на светлую, честную жизнь в любви, радости и помощи, — прочувствованно произнес старик.

— Теперь в храм пойдем, Господа возблагодарим, а там с Богом и в бранный путь, молодец, — заключил отец Авраамий. — Милой после натешишься, раньше заслужи ее.

С колокольни соборного монастырского храма неслись прозрачные звуки торжественного благовеста к утрене. Торжественно, мирно-отрадно было на душе Наташи и Дмитрия. И на всю жизнь сохранилось у них воспоминание этого светлого настроения…

Безумное бешенство охватило Равула Спиридоныча, когда вернулся он в сад, чтобы позвать Наташу к столу, и не нашел ее.

Потом, узнав из причитаний старухи, что Наташу похитили, злобный старик распалился небывалым гневом, заорал на весь двор, затопал ногами, побагровел до синевы и вдруг, взмахнув неестественно руками, повалился и захрипел. Его поразил удар.

На крик Ульянихи сбежалась дворня. Боярина замертво подняли и понесли в покои.

— Попа бы надоть, — послышалось из толпы слуг сдержанное замечание.

— Куда там, не поспеть! — заметил другой.

— Как жил, так и помер, — сказал третий.

И ни в ком из слуг не шевельнулось чувства сожаления к покончившему так неожиданно земные счеты хозяину.

В столовой палате стоял уставленный блюдами и напитками стол, приготовленный для пира с Наташей, быстро организованный по приказу Равулы Спиридоныча. Так закончился последний пир его, которому предстояло быть самым веселым в его грешной жизни.

Боярин Цыплятев свое навеки отпировал.

А Паук, выждав в соседней ропате часа два после похищения Наташи и хватив изрядную толику для храбрости, решил наведаться во двор Равулы Спиридоныча, чтобы узнать, что произошло после похищения. Мечтая о дукатах, которые ему предстояло на следующий день получить от Аленина, Паук подходил ко двору боярина с легкой душой. В голове его уже шевелилась ехидная мысль: не нажиться ли вторично с помощью Наташи — взявшись за крупное вознаграждение разыскать ее, в самом деле найти и водворить снова к Равуле Спиридонычу. Осуществить этот план было не так уж трудно: ненароком от того же Аленина удалось бы, пожалуй, узнать, куда он укрыл свою зазнобу. Паук решил подробно обмозговать это новое выгодное предприятие и теперь же, глядя по обстоятельствам, заговорить о нем с Равулой Спиридонычем. В отчаянии старик никаких денег не пожалеет посулить за розыски околдовавшей его девушки.

С этими радостными мыслями Паук вошел во двор боярина. Его поразила царившая там суета, причину которой он сразу узнал, и вместо того чтобы перекреститься, чертыхнулся.