Дмитрий Дмитриев - Осиротевшее царство

«И понеже Мы так же всемилостивейше намерены, для лучшего отправления всех государственных дел и лучшей пользы верноподданных Наших, сами в Верховном Нашем тайном совете присутствовать, и для того потребно, чтобы оный совет всегда отправлялся при боку Нашем; того ради отвести в том же Нашем летнем дворце одну палату, в которой бы по приезде Нашем оный совет отправляем быть мог».

Однако, несмотря на это, Меншиков всё ещё продолжал властвовать и отдавать различные приказания.

Это не могло не раздражать государя.

— Я покажу, кто из нас император: я или Меншиков! — грозно крикнул Пётр, топнув ногой.

— Успокойтесь, государь, за своё непослушание князь Меншиков ответит, — вкрадчивым голосом проговорил Остерман, показывая вид, что старается успокоить своего державного воспитанника, а на самом деле старался нахваливать на Меншикова.

— Да, да, он ответит мне, он поплатится. Андрей Иванович, сейчас же прикажи все мои вещи и одежду, находящиеся в доме Меншикова, перевезти сюда, во дворец.

— Слушаю, государь… А если князь Меншиков не послушает и вещей ваших, государь, не выдаст? От него, ваше величество, всего можно ожидать.

— Я… я укрощу Меншикова, я согну его в дугу… Ты увидишь, Андрей Иванович, как я с ним поступлю, ты увидишь.

— Ведь князь Меншиков — будущий тесть вашего величества. Удобно ли, государь, будет с ним круто поступить?

— Меншиков — мой тесть? Да ты никак с ума сошёл, Андрей Иванович? Он никогда им не будет… Никогда!

— А его дочь, княжна Мария Александровна? Ведь она обручена с вашим величеством.

— Что же такое? Обручена, но не венчана. Кстати, сегодня же сделать распоряжение, чтобы в церквах дочери Меншикова на ектеньях не поминали и моей невестой не называли. О том нужную бумагу изготовь и пошли к преосвященному Феофану, — тоном, не допускающим возражений, проговорил император-отрок.

Да и кто стал бы возражать ему? Все вельможи, весь двор радовались падению всесильного временщика, и более других тому радовался хитрый Остерман.

Участь Меншикова была окончательно решена. Птенец великого Петра, всесильный, почти полновластный правитель России, пал… Этого колосса и богатыря победил державный мальчик.

Пётр II был почти обязан возведением на престол Меншикову, но, несмотря на это, тяготился им, не любил его… Да и мог ли он любить человека, который чуть ли не первый подписал смертный приговор его отцу, злосчастному царевичу Алексею Петровичу? Мог ли забыть юный Пётр то пренебрежение, с каким относился к нему и к его сестре Наталье Меншиков во время царствования императрицы Екатерины I? Царственные дети — Пётр и Наталья — жили совершенными сиротами, в забросе, в задних комнатах дворца; оба они нуждались во многом, и всё из-за того же Меншикова, потому что временщик сокращал расходы на их содержание. Могли ли всё это забыть царственные дети?

Прежние грехи Меншикова, то есть его различные злоупотребления и те приёмы, какими были нажиты Меншиковым миллионы — одних крестьян у него было около ста тысяч человек, — всё это слышал и знал император-отрок и решился опять обратить Меншикова в ничто, из которого тот вышел по воле великого преобразователя.

На человека, который титуловал себя так: «Мы, Александр Меншиков, римскаго и российскаго государства князь, герцог Ижорский, наследный господин Аранибурга и иных, его царскаго величества всероссийскаго первый действительный тайный советник, командующий генерал-фельдмаршал войск, генерал-губернатор губернии Санкт-питербурхской и многих провинций его императорскаго величества, кавалер святого Андрея и Слона, и Белаго и Чернаго орлов и пр., и пр.» [10] Орфография сохранена. Меншиков всегда так подписывался. — обрушилась опала императора-отрока.

— Довольно властвовать и самовольничать Меншикову; надо положить этому конец! Он слишком много о себе возмечтал и, кажется, про то забыл, что я — император… надо ему напомнить об этом, — сказал Пётр своей сестре Наталье Алексеевне.

— А как же ты, Петруша, поступишь со своей невестой?

— С какой? У меня нет невесты.

— А дочь Меншикова, Мария?

— Она была моей невестой прежде. Когда меня с нею обручали, тогда я находился под опекой Меншикова, он делал со мною, что хотел. А теперь, Наташа, всё не то, эту опеку я сбросил со своих плеч… Я ни с кем не хочу разделять свою власть. Я — император, мне Бог вручил эту власть, — с большим воодушевлением проговорил император-отрок.

— Петруша, как ты хорош в своих словах! Ты говоришь совсем как большой, — любуясь державным братом, с восхищением проговорила великая княжна Наталья Алексеевна.

— А кроме того, я ещё силён. Меншиков против меня богатырём смотрит, а я осилил его, — детски-хвастливо проговорил император-отрок. — Однако оставим говорить про это. Меншиковы мне страшно надоели, и я буду очень рад скорее отделаться от них. Дня через два-три их не будет…

Между тем Меншиков принимал все меры для поддержания ускользавшей от него власти и, чтобы хоть несколько умиротворить государя, послал к нему свою жену и дочерей.

Немало пришлось выждать Дарье Михайловне в Петергофском дворце, пока о ней доложили императору. Её дочери направились на половину великой княжны Натальи Алексеевны.

Холодно принял её государь и спросил о цели её прихода.

— Я пришла к вам, государь, за милостью, — со слезами ответила Дарья Михайловна, опускаясь на колени.

— Встаньте, княгиня, и говорите, что вам надо?

— Милости, пощады, государь!

— Вы, княгиня, просите за мужа?

— За него, ваше императорское величество.

— Ваши просьбы напрасны, княгиня. Ваш муж слишком много взял на себя. В своих поступках он совсем забыл, что император российский — я, а не он. Он злоупотреблял доверием покойной императрицы: царствовала не она, а Меншиков. Ему хотелось точно так же властвовать и в моё царствование, но это ему не удастся. Нет, довольно! — громко и с волнением проговорил император-отрок, быстро расхаживая по кабинету.

— Не о власти просит мой муж, ваше величество, а о снисхождении.

— Довольно; он — и то не в меру пользовался моим снисхождением… его надо бы предать строгому суду, но я не хочу этого, помня старые заслуги Меншикова.

— Государь, соблаговолите дать нам разрешение уехать в какую-нибудь нашу вотчину.

— Куда вам ехать, вы об этом получите указ.

— Ваше императорское величество, прошу вашей пощады не ради мужа, а ради моих дочерей и сына, ни в чём не повинных пред вашим величеством. Окажите им милость, государь.

— Хорошо, я посмотрю… Оставьте меня, княгиня: я занят.

Но княгиня Дарья Михайловна, громко рыдая, опять опустилась на колени пред государем. Тогда он, не говоря уже более ни слова, вышел из своего кабинета, оставив просительницу.