Андрей Тюнин - Свенельд или Начало государственности

Мы без помех выбрались на берег, никто не вышел нам навстречу, хотя я физически всей кожей ощущал, что наше появление не прошло незамеченным, и за нами постоянно следят несколько внимательных пар глаз. От такого приема мы растерялись больше, чем от неприкрытой враждебности или недоверия, которые готовились встретить в варяжской земле. Нам с Синеусом ничего не оставалось, как оставить ладью под присмотром Трувора и двинуться к открытым воротам замка.

Мы миновали несколько выложенных из камня строений, из которых слышались в основном мужские голоса, и по-прежнему, не встретив никого на своем пути, кроме двух полуголых, оборванных подростков, не обративших на нас внимания, приблизились к распахнутым створкам деревянных ворот. Но ворота со скрипом захлопнулись перед нашим носом, и мы не решились настаивать на вторжении, понимая, что нас намеренно не хотят впускать внутрь замка.

Несколько следующих дней и ночей мы провели в своей ладье, ставшей для нас, таким образом, родным домом не только во время плавания.

Конечно же, нам пришлось общаться с обитателями поселка, покупать у них необходимую скудную пищу, пополнять запасы пресной воды, но узнать что-либо ценное не удавалось – негласный сговор скрытности и неопределенности витал над нами, пока ворота замка, к которым мы подходили по несколько раз за день, издевательски захлопывались перед нами.

Вскоре рядом с нашей ладьей причалил драккар с молчаливыми гребцами, которые беззастенчиво разглядывали содержимое соседней лодки и с видимым усилием вслушивались в наши приглушенные фразы. Напряжение, висевшее над нами, словно туча во время недавнего шторма, сгущалось с каждым днем, а нам оставалось лишь ждать и надеяться, что оно, как и морская буря, без жертв разомкнет свое затянувшееся объятье. Но получилось все по-другому.

Очередная порция воды в кожаных мешках стала подходить к концу, и Трувор с двумя войнами отправился к колодцу, находившемуся в глубине поселка. Ничего не предвещало опасности – дорога была знакома, колодцем мы пользовались не первый раз, варяги уклонялись от лишних встреч с нами. Но возвратился Трувор раньше времени, без спутников, с глубокой резаной раной в левом боку. Нападение было подлым и предательским, причем явно имело целью похищение моих соплеменников. Трувор, единственный из посланных за водой, имел с собой оружие, и, хотя его жизни ничто не угрожало, не мог оказаться безучастным свидетелем дерзкого похищения. В результате короткой схватки он ранил двоих из нападавших, но и сам пропустил искусный удар мечом, вынудивший его больше думать о собственном спасении, чем о выручке попавших в беду русичей.

– Синеус, их было много, и они выскакивали из засады, словно камни из пращи, – оправдывался младший брат перед старшим, пока я промывал его рану чистым раствором, настоянным на корнях зверобоя, а затем заливал ее барсучьим жиром.

– Я верю – ты сделал все, что мог.

– Брат, я не покинул поле боя – они исчезли так же внезапно, как и появились

– Ты серьезно ранил нескольких из них?

– Я думаю, им не выжить.

Рана Трувора была тяжелой, но не смертельной. Ему требовался постоянный уход и длительный покой.

Остаток дня сжался в сплошной сгусток ожидания повторного нападения, и я опять убедился в потрясающей способности Свенельда разбираться в людях: отобранные им для нашего плавания воины в этот угнетающий вечер готовились к смерти с потрясающим спокойствием. Я видел, как кто-то смазывал ядом наконечники стрел, кто-то точил меч, а кто-то просто задумчиво поглаживал костяную рукоятку преданного ножа. Ждать кровавой смертельной схватки со свирепым, но реальным врагом было проще, чем бороться с разбушевавшейся природной стихией.

Синеус дождался, когда Трувор смежил подергивающиеся веки и без расспросов первым вступил в беседу.

– Если не умрем до утра – снова подойдем к воротам, и я достучусь до всех ушей в замке.

– Думаю, завтра мы познакомимся с его хозяевами.

– Считаешь, они выведали все возможное и готовы к встрече?

– Может так, а может, ждали кого-то более могущественного, чтобы решить нашу участь.

– В любом случае нам вовремя не вернуться к Рюрику. Даже если мы выполним его наказ, рана Трувора задержит нас здесь.

– Не волнуйся, князь и Свенельд сумеют какое-то время продержаться и без варяжской помощи. Главное нанять дружину.

– Боюсь, если завтра нас и примут в замке, кровной мести все равно не избежать.

– Они могли бы легко убить Трувора, но оставили его в живых, – какие-то более существенные цели берут вверх.

– Интересно, какие…

– Скоро узнаем.

– На чем основывается твоя убежденность, Щепа?

Я ничего не ответил Синеусу, неопределенно пожав плечами, на которые навалилась чисто физическая усталость. Привыкнув всю жизнь к беспрекословному подчинению старшим, брат Рюрика мучительно принимал собственные решения и, хотя сомнения не отражались на его лице, волны нерешительности накатывались и на окружающих, вызывая озноб от заразительной липучей мнительности. Синеус был полезен и незаменим для выполнения чужой воли, он долбил порученное ему дело упрямо и методично, как дятел долбит больной ствол, пока не добивался своего, гордясь сознанием выполненного долга. Но, если поставленная задача требовала непредусмотренных Рюриком шагов, связанных с малейшим риском, его твердость и методичность отступали перед навязчивым страхом за результат самостоятельных деяний. Даже внешне, с мясистым носом и квадратным подбородком, он мало походил на Рюрика, лишь зеленые кошачьи глаза выдавали их родственную связь, происхождение от общего отца.

Трувор был проще и понятнее. Его поступки, несмотря на суровое воспитание, искореняющее чувственность, идущую непосредственно от девственных порывов души, именно на этих необузданных порывах и основывались, особенно, когда рядом с ним не было старших братьев, присутствие которых с трудом, но заставляло его сдерживать проявление своей глубинной сущности.

Ночь для меня пролетела незаметно, а для всех нас, включая и раненого Трувора – спокойно.

Утром ворота замка, как я и предвидел, не захлопнулись перед нами, и мы с Синеусом, наконец-то, были приняты его хозяевами.

Главная зала замка поразила нас беспорядочной и безудержной роскошью. На влажных выщербленных стенах вперемешку висели мечи и кинжалы, на треть освобожденные из декоративно украшенных ножен; масляные, покрытые лаком картины и портреты, заключенные в потрескавшиеся деревянные рамки; узорчатые ковры с проплешинами по старым сгибам, топорщившиеся на неровной поверхности. Повсюду, на массивных тумбах, обитых плотной кровавого цвета материей, стояли бронзовые канделябры, и сотни зажженных свечей заставляли забыть об отсутствии окон. Точно такой же материей был покрыт и прочный стол, сверх всякой меры заставленный пустыми золотыми и керамическими блюдами, сиротливо выглядевшими без своего содержимого. Стоящие рядом кубки соперничали друг с другом своей высотой, статностью и выпуклостью инкрустированных драгоценностей. На вымощенном камнем полу опять-таки вперемешку были брошены искусно выделанные шкуры хищных зверей, непримятый мех которых жаль было топтать грубыми подошвами повседневных сапог.