Валентин Рыбин - Азиаты

— Вероятно, следует всё это вернуть хозяину, — сказал Гладышев. — Или ты, джигит, боишься возить с собой это золото? — Поручик говорил на киргиз-кайсакском языке — все его понимали, но только не Арслан. Вернее, он понимал, но не очень хорошо, а говорить совсем не умел.

— Господин поручик, — заговорил он по-русски, — без туркменских коней нет мне обратной дороги. Да ты и сам знаешь, что ждёт меня в Астрахани, если я не выполню волю русской государыни!

— А если ещё и золото потеряешь, то голову снесут — в этом можешь не сомневаться, — ответил тоже по-русски Гладышев. — Возьми бумагу царскую и слитки. Коли уж ты на меня вышел, то мне за тебя нести ответственность. А вообще-то всё это мелочи по сравнению о тем, что предстоит свершить нам в Хорезме… Садись, джигит, поближе ко мне, да слушай, о чём будет речь. Давай, Ушак-ага, продолжай начатый разговор…

— Абулхайр-ага, Аллах подсказывает нам послать от твоего имени фирман Надир-шаху, — сказал хан Ушак. — Надо написать ему, что законный хан Хорезма — ты, а не какой-то там ублюдок Тахир. Ты вместе с Хивой присоединился к русскому государству. Надир— шах не может войти в Хиву, не имея на то указа русской царицы.

— Да, Ушак-ага, ты говоришь истину — надо отправить такой фирман персидскому шаху, — согласился Абулхайр.

В этот вечер в доме Ушака написали послание и отправили в Ханка, где, по словам лазутчиков, находился Надир-шах. Ответ ждали несколько дней, и он пришёл на шёлковой персидской бумаге. Царь-царей сообщал, что Хива ему не нужна, и пришёл он в Хорезм наказать спесивого Ильбарса. Он, Надир-шах, будет рад, если хан Меньшей орды приедет к нему на переговоры, там и восстановит он его в звании хивинского хана и посадит на трон. Абдулхайру стало не по себе от слов «посадит на трон». Подумал со страхом: «Не посадил бы на кол!», однако ехать решился.

Рано утром при моросящем дожде выехали из Куня-Ургенча русские казаки, аральские и туркменские джигиты, сопровождая Абулхайра в Хиву. Ехал он на сером жеребце, а по обеим сторонам от него — Гладышев, Муравин, Даржи Назаров, Назимов, Арслан и сын хана Нурали-султан, с огромным луком, словно им можно было устрашить Надир-шаха. Три дня рысили их кони по разбитой дороге. Ночевали в Ташаузе и Газавате. В опустевших селениях завывали одичавшие собаки, навлекая беду своим голодным воем. Страх и сомнения а том, что Надир-шах сдержит своё слово, подталкивали

Абулхайра-хана повернуть коней назад, но поручик Гладышев всё время подбадривал его:

— Не бойся, хан, семи смертям не бывать, а одной не миновать!

Абулхайр опускал глаза, не в силах справиться о гнетущей тоской, ругал Гладышева:

— Сосунок, что ты знаешь о Надир-шахе! Это зверь в человеческом облике. Коварству его нет предела…

Хан злился и досадовал на русского офицера, но двигался вперёд, и на четвёртый день объединённый отряд оказался у ворот Хивы. Тысячи хивинцев встречали приезжих. Сам Тахир, ставленник шаха, сидел в крепости и не вышел навстречу. Надир-шах пока что находился в Ханке и вот-вот должен был приехать. Абулхайр пригибался в седле, глядя на несметные толпы хивинцев которые, приняв нового хана, смотрели на Абулхайра враждебно. Отовсюду неслись голоса, то сердитые, то предупредительные: «Хан, неужели тебе не жаль жизни?», «Убегай, пока не поздно — ещё час-другой и персидский шах сдерёт с тебя шкуру!» Гладышев лихо покрикивал на хивинцев и пробивал дорогу к воротам. Едва приоткрылись порога, поручик велел ехать в город Муравину, Назимову и Маржи Назарову и немедля заняться съёмкой Хивы на карту. С ними отправился и Арслан. Гладышев остался при Абулхайре, боясь, как бы он не повернул назад. И не зря опасался Гладышев. Чей-то зловещий выкрик окончательно сокрушил Абулхайра: «Эй, Абулхайр, беги, ещё не поздно: Надир-шах в полуфарсахе от Хивы!»

— Алла бисмилла! — воскликнул хан Меньшей орды, развернул коня и крикнул сыну: — Нурали, едем прочь отсюда!

— Стой, я приказываю тебе! — растерянно закричал Гладышев, но в ответ услышал ругань:

— Ты кто такой, поручик? Здесь, на моей земле хозяин я! Я тебе приказываю ехать за мной! — Хан припустил коня, увлекая за собой весь отряд.

Неожиданное бегство киргиз-кайсаков и русских казаков привело толпы в восторг. Понеслись крики ни вслед, и вот уже затрещали ружья, а затем и замбуреки. Бросилась в погоню хивинская конница. Теперь уже и поручик Гладышев понял, что дело не шуточное, отряд его попал в западню и надо спасаться бегством. До самого Газавата скакал он без оглядки и думал: «Боже правый, а что же станется с офицерами Муравиным, Назимовым… И Даржи Назаров в Хиве… И этот самый, Арслан, там…»

За Газаватом, когда отряд передохнул и двинулся дальше, туркмены хана Ушака отстали от него, понося самыми последними словами и обзывая трусами хана в его поручика Гладышева…

Надир-шах подъехал к Хиве, когда «представление» со смехотворным бегством закончилось. Тахир-хан выехал из городских ворот, чтобы встретить солнце царей, и, облобызав его сапоги, торопливо поведал о происшедшем. Рассказывая, гордо хвастался:

— Ваше величество, не всем русским удалось бежать от меня. Я захватил четверых и бросил в темницу.

— Кто они?

— Не знаю, мой повелитель, но все они посланцы русского князя Урусова.

— Ладно, пусть пока сидят, потом приведёшь самого главного ко мне…

На третий день узников подняли из зиндана, Тахир-хан присутствовал при этом.

— Кто главный из вас? — спросил он сердито.

Муравин ответил, что главный Гладышев. Тогда Тахир-хан велел нукерам дать Муравину персидскую одежду и приготовить его к встрече с Надир-шахом:

Надир принял Муравина в пиршественной зале, сидя на помосте, обложенный атласными подушками. Шах был в парчовом халате и тюрбане с голубым пером. Зелёные глаза его горели, словно у тигра, а усы угрожающе шевелились Муравина не подпустили близко, приказали встать на колени саженях в пяти от повелителя. Между шахом и Муравиным слева и справа расположились, образовав живой коридор, сановники и полководцы Надир-шаха, а также хивинская знать вместе с Тахир-ханом.

Владыка Персии знал, что русские пожаловали к нему без верительных грамот, потому не стал выслушивать Муравина и, как только тот повалился на колени, спросил:

— Здорова ли императрица русская?

— Слава Богу, ваше величество, русская государыня изволит жить и здравствовать во благо больших и малых народов.

— Императрица ваша околела, — сказал шах, криво усмехнувшись.

Муравин от неожиданности вскинулся, чуть было не встал с колен, а по рядам сидящих в зале прокатился лёгкий говор от любопытства и недоумения. Шах немного помолчал и вновь заговорил, наливаясь высокомерием: