Евгения Марлитт - В доме коммерции советника (дореволюц. издание)

Флора стояла, опершись обѣими руками о письменный столъ, совѣтникъ сидѣлъ, развалясь на мягкомъ креслѣ, а Брукъ молча перелистывалъ какую то книгу; онъ былъ необыкновенно блѣденъ, на лбу виднѣлись двѣ мрачныя морщины, но это не мѣшало ему быть прекраснымъ.

Видя что женихъ и невѣста не одни, Генріэтта прошла прямо въ кабинетъ, но Кети остановилась на порогѣ, замѣтивъ отталкивающія черты неудовольствія и нетерпѣнія на лицѣ Флоры; она видимо была не въ духѣ и съ саркастическою улыбкою посмотрѣла на младшую сестру, которая въ первый разъ замѣнила свое черное платье свѣтлосѣрымъ.

– Входи безъ церемоній, Кети! – воскликнула Флора. – Ты опять вся въ шелку, удивляюсь твоему вкусу; это вѣчное шуршанье можетъ разстроить самые крѣпкіе нервы. Скажи, пожалуйста, къ чему ты носишь эту тяжелую, шелковую матерію, которая вовсе не подходитъ къ твоей жизни въ Дрезденѣ.

– Это моя слабость, Флора, – отвѣчала Кети хлоднокровно улыбаясь. – Можетъ быть это и ребячество, но я ужасно люблю шелкъ, хотя конечно при исполненіи моихъ домашнихъ обязанностей, я не ношу его.

– Однако, съ какою гордостью она говоритъ о своей куханной должности! Глупенькое созданіе! Очень бы я желала видѣть тебя въ полотняномъ фартукѣ, сажая въ печь перепачканныя сажею горшки. Конечно у каждаго свой вкусъ, но я благодарю за такое удовольствіе. – Сказавъ эти слова, Флора взглянула на доктора, который въ это время спокойно захлопнулъ книгу и положилъ ее на столъ.

Кети чувствовала какъ ея руку судорожно сжимала Генріэтта.

– Перестань умничать Флора, – сказала больная дѣвушка порывистымъ голосомъ. – Вспомни, какъ пять мѣсяцевъ тому назадъ ты ходила въ кухню, что-бъ ворочать горшки вмѣстѣ съ нашей Кристель. Не знаю, успѣшно-ли ты хозяйничала, но я видѣла бѣлый передникъ съ нагрудникомъ, который очень шелъ къ тебѣ.

Флора закусила губы.

– Ты сама не знаешь, что говоришь, – отвѣтила Флора рѣзко; – кто-жъ виноватъ, что ты не поняла шутку или лучше сказать простаго каприза? – Затѣмъ она отошла отъ стола и сдѣлала нѣсколько шаговъ по направленію къ окну.

Какъ прекрасна она была въ своемъ бѣломъ кашемировомъ платьѣ, окружавшемъ ея стройный станъ мягкими, длинными складками.

Совѣтникъ быстро вскочилъ.

– Не пройдешь-ли со мною въ гостинную, Флора, – сказалъ онъ. – У насъ сегодня мало гостей, что впрочемъ не удивительно, такъ какъ принцъ назначилъ сегодня дипломатическій вечеръ. Однако мы должны на сколько можно оживить общество, иначе бабушка цѣлую недѣлю будетъ не въ духѣ.

– Я приду въ гостинную не ранѣе, какъ черезъ полъ-часа, – отвѣчала Флора, – мнѣ необходимо кончить начатую статью; я была-бы теперь свободна, если-бъ мнѣ не помѣшалъ Брукъ.

– Неужели это такое спѣшное дѣло? – спросилъ докторъ, подходя къ столу – къ чему такая торопливость?

– Потому что я имѣю обыкновеніе держать свое слово, – возразила она съ колкостью. – Впрочемъ я и забыла твой взглядъ на женскій трудъ, развѣ можно интересоваться такимъ вздоромъ?

– Нѣтъ, я не думаю такъ о женскомъ трудѣ вообще.

– Да, вообще! – передразнила она его со смѣхомъ, – ты, конечно, подразумѣваешь подъ этимъ словомъ: шить, варить, вязать – пересчитывала она по пальцамъ.

– Ты не дала мнѣ кончить, Флора, – сказалъ Брукъ спокойно – я признаю умственную дѣятельность точно также, какъ и рукодѣліе; я очень неравнодушенъ къ женскому вопросу, и стремлюсь къ тому, что-бы женщина сдѣлалась сотрудницею и помощницею мужа.

– Помощницею! Скажите какая милость! Нетъ, милости мы не желаемъ, а хотимъ быть во всемъ равноправными съ вами.

Брукъ пожалъ плечами и усмѣхнулся, лицо его какъ будто оживилось.

– Твое требованіе весьма современно, – сказалъ онъ, – но многія разумныя головы добровольно отказались отъ этого, а борьба будетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока женщины не перестанутъ прибѣгать къ эксцентричнымъ выходкамъ, въ родѣ американскихъ. Полную волю имъ все таки дать нельзя, это также опасно, какъ острый ножъ въ неосторожныхъ рукахъ.

Флора молчала, смертельная блѣдность покрыла ея лицо; она съ притворнымъ спокойствіемъ подошла къ письменному столу, взяла перо, попробовала его на ногтѣ и положила на чернильницу, затѣмъ отворила ящикъ и вынула какой-то маленькій предметъ.

Генріэтта быстрымъ движеніемъ отошла отъ Кети и сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ, между тѣмъ какъ совѣтникъ поспѣшилъ выйти изъ комнаты. Кети испугалась – она видѣла, какъ бѣлые, слегка дрожащіе пальцы Флоры схватили перочинный ножикъ и отрѣзали кончикъ сигаретки.

– Мы тоже не должны употреблять ножъ для этой цѣли? – сказала она искоса поглядывая на доктора, мѣрными шагами ходившаго по комнатѣ. – Однако, нужно сознаться, что нашъ бѣдный женскій мозгъ, равно какъ и вашъ работаетъ гораздо живѣе и сильнѣе во время куренья. – Сказавъ это, она зажгла сигару и взяла ее въ ротъ.

Между тѣмъ въ сосѣдней комнатѣ давно уже перестали заниматься музыкой, и къ дверямъ кабинета подошла сама музыкантша.

– Какъ, Флора, ты куришь? – воскликнула она, – а помнишь, ты прежде не могла выносить табачнаго дыма?

– Моя невѣста шутитъ, – сказалъ Брукъ спокойно; – но этотъ опытъ, можетъ быть, дорого ей обойдется.

– Не думаешь-ли ты запретить мнѣ это, Брукъ? – спросила Флора хладнокровно и вынувъ сигару изо рта граціозно держала ее между пальцами.

Казалось Брукъ ожидалъ этой фразы; съ невозмутимымъ спокойствіемъ, онъ взялъ сигару изъ ея рукъ и бросилъ ее въ огонь.

– Но я твой женихъ, я не имѣю права запрещать тебѣ что либо. Я могу просить, но не люблю напрасно тратить слова, ты очень хорошо знаешь, что мнѣ ненавистны курящія женщины. Въ настоящую минуту я запрещаю тебѣ это, по праву доктора, тебѣ не зачѣмъ портить твоихъ легкихъ.

Смѣлость Брука была видимо непріятна для Флоры, ее даже покоробило при его послѣднихъ словахъ, но она хорошо умѣла владѣть собою.

– Какъ ты скоро можешь опредѣлить, что кому вредно, – воскликнула она, насмѣшливо улыбаясь, – однако медицинскій совѣтникъ, пользовавшій меня съ дѣтства никогда не говорилъ мнѣ объ этомъ. Этимъ можно пугать дѣтей! Впрочемъ, жизнь вовсе не такъ дорога для меня, что-бъ я стала лишать себя какого нибудь удовольствія! – нѣтъ, я буду продолжать курить, такъ какъ это необходимо при моихъ литературныхъ занятіяхъ, которыя составляютъ для меня все счастіе моей жизни.

– До тѣхъ поръ, пока жизненый переворотъ не приведетъ тебя къ настоящему признанію, – замѣтилъ докторъ.

Лицо Флоры покрылось яркимъ румянцемъ; она открывала уже ротъ, чтобъ отвѣтить рѣзкими словами, но въ эту минуту глаза ея упали на Гизе, которая жадно слушала этотъ споръ и навѣрное собирала матеріалъ для сплетни, а потому она граціозно отвернулась и сказала: