Голо Раймунд - Из мещан

Офицеры уже собрались сесть на лошадей, как дверь соседнего дома раскрылась, и на пороге показалась внушительная фигура Геллига. Окинув внушительным взглядом группу, он кивнул им головой и обратился к рыжеголовому парню, державшую под уздцы стройную красивую лошадь.

– Кто смел, вопреки моему приказу, вывести из конюшни Альманзора? – спросил он.

– Мне приказал полковник! – дерзко ответил парень. – Он сказал, что здесь помещик он.

Управляющий ничего не ответил парню на это и повернулся в сторону конюшни.

– Франц, – крикнул он, – отведи лошадь в конюшню и чтобы больше никто не смел выводить ее оттуда! А ты уволен, Петр, – обратился он к рыжему парню, – в конторе получишь жалованье и чтобы к полудню и духу твоего здесь не было!

– Нет, это уже слишком! – закричал полковник. – Эй, ты, оставь лошадь здесь! – сказал он Францу. – Я, полковник, приказываю тебе! – прибавил он, угрожающе взмахнув хлыстом.

Слуга заколебался, но сила привычки одержала верх над страхом перед полковником: Франц несколько лет служил при Геллиге и смотрел на него, как на своего господина. Не раздумывая больше, он повел лошадь в конюшню.

Хлыст полковника со свистом рассек воздух, но не задел конюха, а только испугал лошадь драгунского поручика, которая шарахнулась в сторону, отдавив при этом ногу неповинной собаке Геллига.

Бедная Дианка жалобно завизжала, и в эту минуту на верху лестницы замка показалась Полина.

Волнение, отразившееся на ее прекрасном, побледневшем лице, ясно показывало, что она была свидетельницей происшедшей сцены.

– Ах, как хорошо, что ты пришла, Полина, – радостно крикнул полковник, направляясь к дочери. – Ты знаешь, этот мужлан, Геллиг, осмелился подрывать твой авторитет! Он не знает правил гостеприимства и не дает твоим гостям лошади!

Блендорф расслышал слова полковника и тоже поспешил к Полине.

– Пожалуйста, фрейлейн Полина, не тревожьтесь! Я бесконечно сожалею, что из-за меня заварилась такая история и устраняю себя от охоты! Меня только возмущает, что вы предоставлены произволу грубого человека и что я не могу заступиться за вас!

Полине казалось, что она унижена перед своими слугами и предана на посмеяние знакомых через самовольство человека, который в глазах ее круга был не более, как старший из слуг.

Публичное унижение было невыносимым для гордой девушки, а тут еще насмешливо-грустная речь Блендорфа вдобавок.

Не слушая предостережений барона Рихарда, умолявшего ее не торопиться и спокойно разобраться во всем, Полина знаком подозвала к себе опекуна.

– Г-н Геллиг, – звенящим голосом проговорила она, – я вам очень благодарна за ваши прежние услуги, но не могу одобрить вашего поведения относительно этих господ! Обязанности вашей должности, очевидно, не согласны с обязанностями моего положения в обществе! Поэтому я должна выбрать себе другого помощника, который умел бы совместить и то и другое! Благодарю вас за службу и увольняю от нее теперь же!

– Не собираюсь протестовать, – холодно ответил Геллиг. – Но позвольте все же заметить, что лошадь, о которой идет речь, продана, и деньги получены! Я обязан предупредить вас, чтобы потом не вышло недоразумение из-за злоупотребления чужой собственностью! Я слагаю с себя ответственность за это перед вами и теперешними владельцами лошади!

Поклонившись, Геллиг, не дожидаясь ответа, подошел к своей лошади и минуту спустя выехал из ворот замка.

Тягостное молчание, воцарившееся после ухода Геллига, нарушил полковник:

– Молодец Полина, что избавила нас от этого грубияна! – воскликнул он.

– Желаю, чтобы ей не пришлось каяться в совершенной глупости! – заметил барон Рихард, нахмурив брови.

А Полине и так уже было не по себе…

Ей было тяжело сознавать, что страшное слово вырвалось у нее, и грустно, что она не могла взять его назад.

– Каяться, – фыркнул полковник. – Люди, не знающие тебя, Рихард, могут подумать, видя твое баснословное предпочтение этой деревенщине, что у тебя одни вкусы с ним! И одинаковые воззрения.

Барон выпрямился во весь рост.

– Надеюсь, – сказал он вызывающим тоном, – что никто, близко знающий меня или нет, не заподозрит, что у меня на чужую собственность существуют иные воззрения, чем у этого человека!

– О, дядя Рихард, какой жестокий упрек! – вскричала Полина, побледнев.

– Ты почувствовала это? Я рад, так как этот упрек предназначался тебе! Они – мужчины, и мне нечего с ними спорить! – заметил барон Рихард и с горечью прибавил: – Нечего сказать, хорошая слава пойдет про владелицу Геллерсгейма, что она угощает своих гостей чужой собственностью и что здесь при покупке лошадей надо быть очень осторожным.

– Браатц! Ты оспариваешь мое мнение, – начал полковник с оскорбленным видом, – и я должен просить тебя…

– Не делай из себя дурака! – оборвал его Рихард. – Тебе давно известно, что наши взгляды противоположны! К тому же нам обоим идет шестой десяток, и нам поздно меняться! Но Полина – ребенок, и я должен высказать ей свое мнение! Я думаю, ты, Герштейн, не станешь отрицать, что наши с тобой права на нее равны!

Полина, не обращая внимания на присутствующих, порывисто бросилась дяде на грудь и крепко обвила его руками. Но барон ласково отвел ее руки и сказал:

– Нужно сказать слугам, кто теперь будет распоряжаться вместо Геллига.

– Мог бы я! – пробурчал полковник. – Но проклятое завещание… Нужно было бы отдать этого человека под опеку, прежде чем он успел наделать непоправимых дел!

– Но тогда тебя не было бы здесь, любезный Герштейн! – иронически заметил барон.

– Дядя, что ты мне посоветуешь в отношении слуг? – боязливо задала вопрос Полина.

– Самое лучшее, если ты сама отдашь им приказание: тогда никто не попадет в ложное положение!

– Но к кому же мне обратиться?

– Зачем ты спрашиваешь, Полина? Кто умеет действовать так быстро и так самостоятельно, тому не нужен совет старика! – укоризненно проговорил Рихард.

Полина содрогнулась, но старое упрямство взяло в ней верх и, переменив тон, она сказала ясным голосом, обращаясь к Блендорфу:

– Г-н Блендорф, вы часто говорили, что желали бы быть моим защитником, так как вам не нравился образ действий моего управляющего, вы можете быть им!

– Бесценная фрейлейн! – воскликнул он, изумленный и восхищенный. – Я постараюсь быть достойным этой чести!

– Нам нужен именно такой управляющий, который умел бы понимать, кто господин и кто слуга! – заметил полковник, довольный таким оборотом дела. – Блендорф сумеет заставить признать только свою волю!

– И, в свою очередь, будет знать только волю своей победительницы! – вставил Блендорф.

Но лицо Полины уже снова потускнело: ей предстояло объявить слугам про перемену, происшедшую в Геллерсгейме.