Сергей Мосияш - Александр Невский

— Здесь пред шатром.

— Пусть введут его вместе с толмачом.

Старшина вышел, и вскоре два воина ввели в ханский шатер бледного и испуганного Станилу, одетого в монашеский клобук. Станила ошалело смотрел на хана, и поэтому воинам пришлось силой поставить его на колени и пригнуть ему голову до самой кошмы, чтобы не глазел чужеземец на царя царей. Станиле пришлось говорить с ханом, уткнувшись носом в кошму.

— Великий хан спрашивает тебя, с чем пришел ты, — сказал толмач.

— С грамотой я от владыки новгородского, — ответил Станила и, вытянув из-за пазухи пергамент, протянул его к козловым сапогам хана, так и не посмев поднять голову.

Грамоту взял толмач, шурша, развернул ее. Станила навострил уши: узнать, что там написал владыка. Но проклятый толмач стал читать по-своему, по-татарски.

— «… И посему просим мы у великого хана мира, — читал толмач, — а за великодушие к нам платим ему чистым золотом, кое и прилагается к грамоте. Об одном просим тебя, великий хан, ради сбережения чести нашей, сохранить сие в строгой тайне. Для того грамоту нашу огню предать, а остатнее по своему разумению решить».

— Спроси его, где золото, — велел толмачу Батый.

Услышав вопрос о золоте, Станила хотел было голову поднять, дабы с достоинством поведать об этом, но телохранители ткнули его назад — носом в кошму.

— Золото тут недалече, в ближней веске под охраной дюжины добрых отроков, — ответил Станила, продолжая обозревать мудреный узор на кошме.

— Если все так, как сказано в грамоте, — продолжал толмач, — великий хан жалует Новгороду мир. Так можешь и передать пославшим тебя.

Станила в ответ стукнулся лбом в мягкую кошму, сказал вполне искренне:

— Спаси бог великого хана за его поистине великую душу.

Но и тут не решился взглянуть на Батыя. Знал уже — обязательно ткнут в шею телохранители. Ну его к бесу, этого хана.

Батый вызвал старшину телохранителей и сказал коротко и спокойно:

— Езжайте за этим русским, возьмете золото, а их… — Хан показал большой палец руки и выразительно наклонил его вниз. Когда старшина и телохранители со Станилой вышли, Батый сказал томачу: — Грамоту брось в огонь, мы должны уважать чужую веру и просьбу высокого служителя ее.

Станила ехал впереди татарского отряда, ликуя от чувства исполненного долга, от благополучного окончания дела.

«Ежели по правде, так весь Новгород мне должен ножки целовать, — размышлял весело Станила. — Князья эвон дерутся, людей губят. А проку? Считай, что всю Русскую землю просадили. А мой старец-то ишь как хитро умыслил. И не на кого-нибудь, а на меня положился. Ай да Спиридон! Ай да Станила!»

Станиле так хотелось, чтоб хоть кто-то оценил его труд, он повернулся к старшине, ехавшему рядом:

— Эй, как тебя там? Хан ваш дело ведает — про злато услышал и согласился на мир. Вишь, золото все любят. Верно ж?

Старшина улыбнулся, сверкнув белыми крепкими зубами. Ничего не понял из сказанного, но, видя, с какой настойчивостью русский просит ответа, похлопал его по плечу, сказал все, что знал по-русски:

— Урус карош… карош урус.

— Эх ты, нехристь, — вздохнул Станила, — чурбак чурбаком, одно слово — поганый.

Старшина дружелюбно скалился, и Станила, поняв, что тот в русском ни бум-бум, ругал его последними словами, однако ж не забывая улыбаться.

Когда до вески оставалось миновать лесок, Станила знаками велел остановиться.

— Послушай, нехристь, — начал он объясняться со старшиной, полагаясь более на руки, чем на язык. — Мы с тобой вдвоем, понимаешь, вдвоем туда… скок-скок, а то отроки узрят нас всех и разбегутся. Ну понял? Эх, дубина.

И Станила опять стал объяснять татарину на пальцах, как они поскачут туда вдвоем, как потом старшина позовет остальной отряд.

Наконец-то вроде сообразил нехристь. Улыбнулся, закивал головой, что-то скомандовал своему отряду и тронул коня. Отряд остался на месте. И Станила поехал вдвоем со старшиной. Радовался теперь, что понял тот его.

— А ты ничего. Хошь и поганый, а сообразил. Молодец. «Карош, карош».

Когда подъехали к веске, от крайней избы выступило два воина.

— Станила, ты?

— Я.

— Хана зрел?

— Ха, «зрел», — хмыкнул Станила, спрыгивая с коня. — Я с ним с одного чума кумыс дул. Эй, нехристь, — обернулся он к старшине, — зови своих поганых.

Старшина понял и, обернувшись прямо в седле, завыл по-волчьи. Станиле даже жутковато стало.

— Господи, зверье и есть зверье, даже друг дружку позвать-то по-человечьи не умеют.

Вскоре подскакал отряд, и татары сразу окружили избу плотным кольцом.

— Это чо ты столько навел их, — проворчал один воин. — Ровно город брать.

— Дурак, — отвечал Станила. — У нас в бочонке столько золота, что с иного города и половины не сберешь. Давайте, выкатывайте.

Когда бочонок выкатили, старшина велел выбить пробку.

— Ишь ты, еще и проверяет нехристь, — проворчал Станила. — Дареному-то коню, дубина, кто ж в зубы зрит?

Убедившись, что в бочонке золото, старшина начал что-то лопотать по-татарски, тыкая пальцем то в одного, то в другого воина.

— Чего ты? — удивился Станила. — Получил золото и вали к своему хану, рыло немытое.

Наконец один из воинов догадался.

— Слышь, он спрашивает, все ли мы здесь.

Общими усилиями русские объяснили татарину, что все на месте, пусть не переживает. Поняв их, старшина успокоился, улыбнулся, что-то сказал своим, подошел к Станиле, похлопал его левой рукой дружески по плечу и вдруг правой вонзил прямо в грудь острый нож.

Станила удивленно ахнул и последнее, что успел подумать: «За что?» В следующий миг он был уже мертв.

Всего на несколько коротких мгновений пережили его другие воины, не успев даже сообразить, в чем дело, что происходит. Они были зарезаны татарами. Все до единого.

Великий хан знал, как надо сохранять тайну, и поступил «по своему разумению», о чем и просил его в грамоте архиепископ Великого Новгорода.

Дозорные с селигерского пути влетели на Городище с радостной вестью: «Татаре отступили!»

Старший дозорный Сбыслав Якунович кубарем слетел с запаленного коня, кинулся по лестнице в княжеские сени. Бежал быстро, а ноги после долгой скачки держали плохо, споткнулся на крыльце. Так угол ступени и впечатал в лоб.

Ворвался в сени. Александр Ярославич вскочил со стольца: понял — весть! Какая?

— Князь, — задыхаясь, выпалил Сбыслав. — Татаре ушли, отступили от Новгорода.

— Вот спасибо! Наконец-то благая весть. — Александр повернулся к иконе Спаса, перекрестился трижды. — Господи, прими наши благодарения, что заступил ты град наш, не позволил нечестивцам опоганить святую Софию, не дал пролиться крови христианской у ее святых врат.