Сергей Мосияш - Александр Невский

— Держите, — подал Ратмир грамоту Лочке и, весело подмигнув, шепнул: — Метитесь со двора, сейчас вашему попу князь выволочку задаст.

Лочка дернул Иванку за плечо, тот вскочил. И они попятились к воротам, беспрерывно кланяясь и отирая рукавами счастливые слезы.

Едва смерды исчезли за воротами, как князь поднялся с лавки и сказал с укором:

— Стыдно, отец Дамиан. Али забыл Матфея: хотящему ризу твою взяти, отпусти и сорочку. А ты? Под собой сук рубишь, Дамиан. Литва набежит, кого в поспешители возьмешь? Их же. А ежели ты вот так с ними, так им недолго и литве поспешествовать. Ты этого хочешь?

— Нет, что ты, князь. Разве я враг земли христианской.

— Пред богом грешно, пред миром срамно, отец Дамиан. В твои лета пора бы и ведать сие.

Уловив в разговоре князя с настоятелем «некоторую перемену, посадник предложил радушно:

— А пройдемте-ка к застолью! Ярославич, отец Дамиан? Чего уж.

— Спасибо, Твердила, за хлеб-соль, — ответил князь и шагнул к ступеням. — Вот отца Дамиана угости, он, чай, выстоялся.

И быстро пошел вниз с крыльца, сопровождаемый Ратмиром и Светозаром. От конюшни уже спешили стремянные с конями. Когда князь Александр уехал со двора, посадник молвил, зевнув:

— Ну что, отец Дамиан? Идем в застольную. Али как?

Но настоятель словно и не слышал этого, он наконец-то взбежал на крыльцо и, притопнув сапогом, прошипел по-гусиному:

— Это при моем-то сане! А? Нет. Я это так не спущу! Я пожалуюсь архиепископу, я митрополиту напишу!

— Эх, отец Дамиан, — криво усмехнулся Твердила. — Владыка Спиридон вот где у князя — в кулаке. А митрополит, господи помилуй, не иначе как на копья погаными вздет. Батый-то, поди уж, Киев взял.

Князь Брячислав понял, на что намекал ему Ярослав, но счел для себя унизительным принимать намеки в столь серьезном деле, как судьба любимой дочери. Его удивляла и даже обижала неискренность великого князя, которого он знал как человека прямого и решительного. Где было Брячиславу догадаться об истинной причине такого поведения Ярослава.

И все же мысль о возможной женитьбе князя новгородского на его дочери была приятной. Во-первых, родство с великим князем, но, пожалуй, самое главное — дочь уедет в одно из надежнейших мест в нынешней Руси. Вся земля горит, все рушится, того гляди, не татары, так литва к Полоцку подступит. А Новгород стоит. Татаре пошли было на него, да поворотили. Отгрозился ли, откупился ли, а уцелел. Где ж, как не там, родному дитю было бы безопасней.

Князя Александра, прибывшего вместе с дружиной ночью, уже чуть свет позвали к заутрене. Отстоял он ее в соборе на полатях вместе с княжеской семьей. И свечу подала ему и зажгла от своей юная и прекрасная княжна. Завтракать гостю Брячислав предложил вместе с ними, по-семейному. Александр хорошо помнил наказ отца — сдружиться с Брячиславом — и поэтому все эти приглашения считал добрым знаком и принимал с удовольствием.

Да он и сам понимал, что союз русских княжеств перед лицом опасности с запада крайне нужен, хотя мало верил в крепость этих союзов. Горьким примером тому была помощь Ярослава великому князю, так и не поспевшая вовремя. И это помощь родному брату!

В небольшой семейной трапезной за столом, накрытым холщовой скатертью, сидел князь с женой и дочерью. На столе стояло несколько тарелок со свежезажаренной дичиной и кувшины с сытой и медом.

— Милости прошу, Александр Ярославич, — указал Брячислав на лавку рядом. — Откушай, что бог послал, да поведай нам, чем жива ныне земля Русская.

— Прости, князь, но уместно ль, чрево насыщая, суесловить о сем, — отвечал Александр, садясь за стол как раз напротив княжны.

Девушка исподтишка наблюдала за гостем, но, едва он взглядывал на нее, опускала глаза. И все же однажды, поймав ее взгляд, Александр не удержался, подмигнул ей озорно, чем привел княжну в великое смущение.

Брячиславу понравилось суждение молодого князя. По знаку хозяина старший стольник налил ему и гостю меду хмельного.

— Выпьем, князь, — предложил Брячислав и поднял свою чашу.

— Здоровье семьи твоей, князь, — поднял Александр чашу, и когда начал пить, увидел через край одним глазом: смотрит на него княжна. И опять подмигнул ей.

Опустила очи девушка и зарумянилась до кончиков маленьких ушей.

— Ешь, — строго сказала дочери княгиня. — Зри в тарелку.

«Заметила, старая», — подумал Александр, и в душе его явились вдруг безотчетная радость и легкость. Захотелось как-нибудь созорничать, чтобы вновь посмотрела на него княжна.

Александр потянулся за мясом и как бы ненароком опрокинул туда чашу с медом.

— Эх, и вепрятина меду взалкала, — воскликнул он, хватая покатившуюся чашу и ставя ее на место.

Княжна прыснула, княгиня строго поджала сухие губы. Брячислав кивнул стольнику, и тот наполнил вновь чашу медом.

Завтракали далее молча, и Александр заметил, что княжна почти не притрагивается к пище. Девушка стеснялась есть при госте. Не помогали и строгие замечания княгини.

— Оставь ее, мать, — наконец вмешался Брячислав, хорошо понявший состояние дочери.

После завтрака князья прошли по скрипучим низким переходам в сени. Здесь они могли поговорить о деле.

— Что за напасть сия — татары, князь Александр? И почему они наши города аки орехи щелкают? Неужто русичи плохие ратоборцы?

— Ратоборцы русичи ничуть не хуже татар, князь Брячислав, — отвечал Александр, садясь на лавку вблизи окна. — Но зело самонадеянны, и всяк мнит один управиться. Да пойди вся земля наша на помощь Рязани, татаре вряд ли Волгу бы перешли. А у нас как: не меня бьют, так и ладно, авось меня и не тронут.

«Уж не на меня ли намекает юноша?» — прищурился Брячислав, ища на лице гостя следы потаенных мыслей. Но Александр смотрел через оконницу во двор, втайне надеясь увидеть еще раз княжну. Почувствовав на себе взгляд Брячислава, Александр обернулся.

— Все мы не без греха, князь Брячислав. Я сам, сидя в Новгороде, бога молил: «Господи, пронеси. Господи, заслони».

Брячислав от неловкости заерзал на стольце, дивясь проницательности юного князя. «Вот те на, хотел его мысли постичь, а со своими попался. Ну и ну!» Александр продолжал говорить, нет-нет да взглядывая в окно:

— У татар добрые орудия — пороки, и стрелки при них искусные приставлены. Бьют стену без перерыва многие дни, и все по одному месту, тут и железу не выдержать, не токмо камню или дереву. Да и войско само устроено не в пример нашему. Разбито на десятки, сотни, тысячи. Попятился кто из десятки — казнят всю десятку, струсила десятка — всей сотне головы долой. Посему и лезут они на стену остервенело: что тут смерть, что позади смерть. Так уж лучше в бою, чем от своих на плахе.