Сергей Мосияш - Александр Невский

— О чем же скорбела она?

— О земле нашей, Ярослав, о земле. Сколь она, бедная, вынесла и что еще грядет ей снести, страшно помыслить даже.

— Ништо ей, выдюжит, — сказал Ярослав, наливая снова в чаши. — Сколь уж ее алкали обры, хазары, печенеги, половцы. А она живет, дышит.

— Худо дышит, сын мой, худо. Кабы не преставилась.

— Нашей земле, отец Спиридон, худо не столь от врагов, сколь от своих дураков. А родит она их великое множество. И что еще хуже, дураки те умными себя почитают.

— Оно, может, ты и прав, князь, да где ж на такую землю ума набраться? Велика, неухожена, неприютна.

— Что велика, неухожена, то ты прав, владыка. А вот что неприютна, то ты врешь, Спиридон, — возразил Ярослав. — Она, если по-доброму, полмира приютить может. Но, на беду нашу, с нами никто говорить не хочет, все с меча да копья начинают. Оттого у нас скоро уж дети в бронях родиться станут.

Владыка благодушно смеялся над княжеской шуткой. Было ему тепло и хорошо от выпитого, скорбь душевная отошла; Спиридон даже забыл, зачем прибыл сюда, а точнее, постарался забыть. Пусть, об этом потом, а пока… На душе истома, благодать, а хозяин эвон опять чаши наливает.

Так в первый день и не заговорили они о главном, с чем прибыл архиепископ во Владимир. Несмотря на свое нетерпение, великий князь сдержался, не спросил о деле. Зато угостил гостя знатно. Пришлось Мише уже в темноте едва ли не на себе волочить владыку в приготовленные для него покои.

Спиридон проспал до самого солнца, чего в Новгороде никогда не позволял себе. Служил ли сам — не служил, а к заутрене всегда вставал.

Великий князь ждал высокого посла в сенях, сидел на стольце.

— Как почивал, отец святой?

— Спасибо. Слава богу.

— Может, чего откушаешь? — Ярослав кивнул на стол, уставленный едой и питьем.

— Нет, нет, — решительно отказался Спиридон. — За чревом идти, не будет пути. Пора нам и беседой заняться.

Ярослав дождался, когда гость усядется.

— Я слушаю тебя, отец.

— Да будет тебе ведомо, великий князь, — начал, помолчав, Спиридон, — что земли новгородские в великой напасти пребывают, что отданы они на поток и разграбление алчным чужеземцам.

— Кем? — уронил Ярослав.

— Что? — переспросил Спиридон, не ожидавший вмешательства в свою речь.

— Кем, спрашиваю, отданы?

Владыка понял, куда клонит великий князь, и, чтобы не злить, решил идти навстречу его желанию.

— Нашей несговорчивостью, Ярослав Всеволодич, крамолой боярской.

— Вот то-то, — удовлетворенно заметил Ярослав, откидываясь на спинку стольца. — Сказывай далее, отец святой. Прости, что перебил.

— Сын мой, — заговорил Спиридон, — давай смирим гордыню нашу пред общей бедой, забудем обиды личные, но подумаем о земле Русской, плачущей в сиротстве, зовущей сынов своих спасти ее от поругания и позора.

Великий князь внимательно слушал длинную речь владыки, согласно кивал головой. Он не хуже этого попа знал, в каком состоянии сейчас Русская земля, не менее владыки скорбел о ней и уж поболее Спиридона подымал ее из пепла и строил. Строил, строил, строил.

Долго плел владыка великомудрые словеса, подводя великого князя к главному — к просьбе дать Новгороду князя Александра. И неведомо, когда б подошел к ней, если б не кончилось у Ярослава терпение.

— Послушай, владыка, — сказал он, воспользовавшись заминкой в его речи. — Не ходи околицей, чай, не за невестой явился. Сказывай дело.

Спиридон поерзал на лавке: не привык, что ему не дают досказать задуманное. Но здесь случай особый — владыка-то просителем выступает. А кто просит, тот и выю [84] Выя — шея. гнет.

— Ладно, великий князь. Дело так дело, — махнул рукой Спиридон. — Вот оно: весь Новгород просит у тебя князем Александра Ярославича, ибо рука его в ратоборстве счастливая.

— Весь, говоришь, Новгород?

— Весь, Ярослав Всеволодич.

— Ой ли!

Спиридон сразу понял, чего ждет великий князь. Но он был готов к этому еще в Новгороде.

— Все супротивники Александра, великий князь, в порубе с главарем их, Гостятой. Ждут суда княжеского.

— Вот так! — воскликнул удовлетворенно Ярослав, прихлопнув ладонью подлокотник. — С этого тогда еще начинать надо было, когда Александр в Новеграде был. С этого, отец Спиридон!

— Эх, сын мой, — вздохнул владыка. — Мне ль за дела мирские отвечать пред тобой?

— Да разве я виню тебя, святой отец, — сразу помягчел Ярослав. — Я рассудить тебя взываю. Какого рожна им надо было после победы Александра на Неве? Лишь дать ему кун поболе на дружину и оружие. И все. А они его поносить взялись. Срамить. Ливонцы на пороге, а они — крамольничать. По мне, крамола в войну измене равна, отец святой…

— Так, так, — кивал удовлетворенно владыка, искренне сочувствуя Ярославу. По тону князя и еще по каким-то неуловимым заметам Спиридон понял, что дело его удалось, что великий князь теперь отпустит Александра в Новгород, обязательно отпустит.

И от мысли такой на душе у Спиридона стало тепло и благостно — выполнил он, выполнил волю земли Новгородской.

Великий Новгород встретил князя своего, Александра Ярославина, с искренней радостью и почетом. Толпы народа встречали его дружину, кричали ему славу, бросали вверх шапки. Князь видел лица простых людей, плакавших от радости и восторга. В церквах звонари били в колокола столь ревностно и старательно, словно князь возвращался не из изгнания, а со славной победоносной рати. Тысячи рук тянулись к нему, обещая свою поддержку, сотни глоток вопили: «Мы с тобой, Ярославич! Веди-и нас!»

И в сердце Александра поднималось высокое чувство благодарности к своему народу за веру и любовь к нему — своему князю. Он понимал, что именно в народе его сила и грядущие победы. Он понимал теперь, что должен только побеждать, ибо сила, поднявшая его ввысь, непобедима.

Князь Александр проехал на Вечевую площадь, поднялся на степень в сопровождении Степана Твердиславича и брата его — воеводы Домаша Твердиславича.

Вся площадь была запружена народом. Да что площадь, все пространство меж церквами, торжище вплоть до Волхова были заполнены ликующими новгородцами.

Князь шагнул к краю степени, поднял правую руку, приветствуя народ, и тут же поклонился, опустив руку едва не до полу. Повернулся в другую сторону — поклонился, в третью — тоже.

Новгородцы, любившие к себе почтение, вскричали в ответ так громко и радостно, что вспугнули стаи галок с церквей:

— Слава-а князю нашему-у! Слава-а!

Долго ждал князь, пока немного утихнет народ. Наконец заговорил:

— Здравствуйте, господа новгородцы! Рад зреть вас в добром здравии и прежней силе. Прибыл я по зову вашему и велению великого князя. И дабы впредь друг на друга обид не иметь, ни явных, ни тайных, сам я в верности клянусь бескорыстной, с вас же слово беру о вере мне безоглядной.