Дмитрий Вонляр-Лярский - Грех у двери (Петербург)

Он с готовностью принял предложение.

Усаживаясь впопыхах, княгиня Lison ошиблась местом. Вслед за ней все машинально тоже приняли вправо. Софи вошла последней; ей пришлось сесть на прежнее кресло баронессы в конце ряда. Извольскому подкатили стул за её спиной. Немец подался левей, в складки боковой драпировки.

Убедившись, что соседи разговаривать не собираются, министр иностранных дел начал размышлять об очередной неприятности, которая неожиданно свалилась ему на голову.

От русского посла в Вене пришла шифрованная телеграмма. Он срочно испрашивал инструкций: австрийского императора официально посетит на днях, проездом, Фердинанд, князь Болгарский. [346] Речь идёт о посещении Франца-Иосифа (1830–1916) Фердинандом I (1861–1948), герцогом Кобургским, болгарским князем (с 1887 г.).

Этот неуёмный интриган был у Извольского на подозрении: нащупывает, надо думать, почву — нельзя ли под шумок, без предварительного согласия России, объявить Болгарию независимым царством. Но свой недавний личный сговор относительно Балкан с новым австрийским канцлером Извольский признал полезным хранить в строгой тайне даже от полномочных представителей России на местах. Один из них неосторожной болтовнёй мог выдать всю его искусную игру берлинским соглядатаям. Он и прикидывал, сидя за спиной Софи, что выгодней: предупредить ли посла, осветив ему политическую подоплёку, или просто отписаться?

Открылась сцена. На этот раз она изображала расписную горницу княжеского терема. В углу её одиноко сидела и распевала бенефициантка, жалуясь под скрипичные трели в синкопу [347] Синкопа — пропуск сильной доли такта, переносит ритмический упор на предшествующую слабую долю и этим нарушает плавность ритма. Создаётся ритмический перебой, вносящий в музыку остроту и взволнованность. , что муж-молодожён её забрасывает.

Софи почти не отдавала себе отчёта в том, что происходит вокруг. Она была как в полусне. Издали долетал чей-то густой, певучий, чуть надтреснутый женский голос.

— «Где же ты, былая радость, — всё настойчивее повторял он. — Ужель навек исчезнул он, живой любви волшебный сон…»

Ей казалось, что кто-то нарочно не то подсмеивается над ней не то пытается её разжалобить.

— Comment se fait-il que nous n'en soyons pas a la fameuse polonaise? [348] Почему мы до сих пор не добрались до пресловутого полонеза? (фр.). — проговорила баронесса со скучающей ноткой в голосе.

Её соседи справа в недоумении переглянулись.

— Mais alors ce n'est pas «Жизнь за царя» [349] «Жизнь за царя» (1836) — опера М. И. Глинки (1804–1857). qu'on nous donne ce soir? [350] Так, значит, сегодня идёт не «Жизнь за царя»? (фр.).

Тётя Ольга укоризненно протянула ей программу спектакля.

Баронесса, наморщив лоб, стала вглядываться в не совсем привычную для неё русскую печать.

— …Un poeme de Pouchkine. Je n'y etais plus du tout… [351] Поэма Пушкина. Я совсем запуталась… (фр.).

Князь Жюль, слегка обиженный на Тата за её заигрывание с турком, прислушался и заявил, приглаживая баки:

— Au fond e'est le meme «обожествлённый мужик», mais avec un tantinet d'impertinance [352] Тот же, в сущности, «обожествлённый мужик», но чуточку с наглостью (фр.). .

Сашок почувствовал, что очередь за ним:

— Dame, l'exaltation monarchique d'un Glinka faisait plutot defaut au grand poete. Il se permettait par exemple la licence de dire [353] Что же, великий поэт, пожалуй, был чужд монархической экзальтации Глинки. Он мог позволить себе такую, например, вольность (фр.). : «Николай Палкин»!

— А по рассказам покойного Нессельроде, он пуще других пресмыкался, добиваясь камер-юнкерства, — вставила с осведомлённым видом княгиня Lison, состоявшая в родстве с семейством Гончаровых.

Тата насмешливо взглянула на князя Жюля:

— C'est bien russe! [354] Совсем по-русски! (фр.).

Тот окончательно на неё обиделся:

— Пушкины, конечно, в бархатной книге [355] Бархатная книга — родословная книга знатных русских боярских и дворянских фамилий. Составлена в 1687 г. Включала «Государев родословец» 1555–1556 гг., родословные материалы второй половины XVI–XVII вв. , но поэт был самой подозрительной помесью. D'abord — e'etait un quarteron [356] Во-первых, он был на четверть негр (фр.). .

Сашок не выдержал:

— Стыдитесь! Пушкин создал тот прекрасный русский язык, который мы теперь коверкаем.

Оркестр заиграл порывисто и быстро, на две четверти. Звуки голоса усилились и точно молоточками выстукивали по темени Софи на все лады:

«Бы-ло-го-сча-стья-мне-не-во-ро-тить».

— Пушкин… — продолжал шипеть на собеседников Сашок. — Да почему бы вам не уличить его уж заодно в дешёвом фатовстве и в нерадении по службе?..

Сашку не полагалось быть серьёзным и скучным. Тётя Ольга его прервала:

— Сами-то вы, голубчик, до скончания века, что ли, собираетесь застрять причисленным где-то камер-юнкером?

Острослов мгновенно понял и без запинки выстрелил с притворной мрачностью:

— Hasta la muerte! [357] До самой смерти! (исп.).

— Mes compliments [358] Поздравляю (фр.). , — раздался слащавый голос Извольского. — Pourquoi ne pas venir me demander un poste dans la carriere? [359] Почему не обратился ко мне с просьбой о назначении на дипломатический пост? (фр.).

Склоняясь в сторону тёти Ольги, министр процедил неторопливо:

— Много ли у нас послов и посланников, способных щегольнуть ex abrupto непримиримым испанским девизом последнего авиньонского папы [360] Имеется в виду Григорий XI (1370–1378). Во время войны с Флоренцией сумел сыграть на национальных чувствах, провозгласив борьбу против чужеземного французского ига; двинул наёмную бретонскую банду во главе с кардиналом Робертом из Женевы на Рим. В сентябре 1377 года кардинал Роберт устроил резню в Чезене, поднявшей патриотическое знамя против «проклятого авиньонского флага». Эта кровавая баня, связанная с именем Григория XI, увековечена флорентийским поэтом Франко Сакетти в канцоне «Папа — губитель мира». !

Он как бы намекал влиятельной старухе: посудите сами, что за молодчина рулевой, уверенно ведущий лодку поперёк порожистой реки, хотя на вёслах не Бог весть какие гребцы.

Насчёт инструкций в Вену его решение было принято: пусть лучше блуждают по-прежнему в потёмках; если слишком наглупят, будет только удобный предлог отделаться от теперешнего посла и выдвинуть на этот завидный пост кого-нибудь из богатых добрых приятелей.

Голос, досаждавший Софи, замолк. Его сменил другой, потоньше, неприятней, настаивавший, что мужья — непоседы: «…то надобно соседей навестить… то на охоту ехать… то на войну нелёгкая несёт…»

Это становилось уже нудным, глупым… Как вдруг, словно сквозь окружающий туман, Софи услышала отчётливо:

— «Да на кого ж тебя он променяет?»…

И в ответ откуда-то из глубины её самой как эхо прозвучало: на вержболовскую дворняжку!