Лью Уоллес - Бен-Гур

— Говори, — произнес Симонид, который теперь был полным хозяином положения, — и я буду слушать с тем большим желанием, что не утверждал, будто ты выдаешь себя за другого.

Тогда Бен-Гур рассказал о своей жизни кратко, но с чувством, которое всегда бывает отцом красноречия. Поскольку нам эта история известна до момента прибытия в Мизен с Аррием — эгейским победителем, то отсюда мы и начнем передавать ее.

— Император любил моего благодетеля и награда была велика. К ней прибавились дары благодарных купцов Востока, Аррий стал вдвое богаче любого из римских богачей. Может ли еврей забыть свою религию? Или свою родину, если родился на Святой Земле наших отцов? Славный моряк усыновил меня по закону, и я старался быть благодарным сыном: ни один ребенок не был более почтителен к своему отцу, чем я к нему. Он хотел сделать меня ученым человеком, готов был нанять самых знаменитых учителей искусств, философии, риторики, ораторского искусства. Я отказался, ибо я еврей и не мог забыть Господа Бога, славу его пророков и города, построенного на холмах Давидом и Соломоном. Ты спросишь, почему же я принимал благодеяния римлянина? Я любил его, а кроме того надеялся с его помощью приобрести влияние, которое помогло бы узнать о судьбе матери и сестры. Была и еще одна причина, о которой я не стану говорить, упомянув только, что она побудила меня посвятить жизнь овладению оружием и всеми знаниями и искусствами, связанными с войной. Я не жалел сил ни на палестре, ни в цирке, ни в военном лагере. Во всех этих местах прославилось мое имя, но не имя моих отцов. Венцы, коих немало висит над воротами виллы в Мизене, присуждены сыну дуумвира Аррия. Только так я известен римлянам… Упорно преследуя свою тайную цель, я оставил Рим и направился в Антиох, намереваясь сопутствовать консулу Максентию в кампании против парфян. Я овладел всеми видами оружия и хочу теперь узнать более высокое искусство управления легионами на поле сражения. Консул принял меня в свою боевую семью. Но вчера, когда мой корабль входил в устье Оронта, два других судна, встретившись рядом с ним, подняли желтые флаги. Наш соотечественник с Кипра объяснил, что суда принадлежат Симониду, богатейшему купцу Антиоха, рассказал нам, кто этот купец, о его чудесных успехах в коммерции, о его флоте и караванах и, не зная, что среди слушателей есть тот, для кого это тема имеет особое значение, сообщил, что Симонид еврей и был некогда слугой князя Гура; не забыл он также о вероломной жестокости Гратуса и о его домогательствах.

При этом упоминании Симонид низко склонил голову, а дочь, движимая состраданием и желанием поддержать отца, спрятала свое лицо на его затылке. Мгновение спустя, он поднял глаза и спокойно произнес:

— Я слушаю.

— Добрый Симонид! — Бен-Гур приблизился на шаг и вложил всю душу в свои слова. — Вижу, ты не убежден, и я все еще нахожусь в тени твоего недоверия.

Лицо купца оставалось неподвижным, как мрамор. Язык его безмолвствовал.

— Я прекрасно вижу все трудности своего положения, — продолжал Бен-Гур. — Римские связи доказать нетрудно, достаточно обратиться к консулу, который сейчас гостит у правителя этого города, но невозможно доказать то, что требуешь ты. Я не могу доказать, что являюсь сыном своего отца. Те, кто помог бы мне — увы! все они мертвы или потеряны.

Он закрыл лицо руками, и тогда Эсфирь выпрямилась, поднесла чашу, от которой он отказывался, и сказала:

— Это вино страны, которую все мы любим. Выпей, прошу тебя!

Голос был сладок, как у Ревекки, когда она предлагала воду У колодца близ Нахора, он видел слезы нее глазах и выпил, сказав:

— Дочь Симонида, твое сердце полно доброты, и ты столь милосердна, что позволила чужому разделить ее с твоим отцом. Да благословит тебя Бог. Благодарю тебя.

Затем он снова обратился к купцу.

Поскольку я не могу доказать, что являюсь сыном своего отца, я ухожу, чтобы никогда больше не потревожить тебя, Симонид; позволь лишь сказать, что я не намеревался посягать на твою свободу или требовать отчета о твоем состоянии; как бы ни сложились обстоятельства, я сказал бы то, что говорю сейчас: все, что создано твоим трудом и гением, принадлежит тебе, владей им себе на счастье. Я не нуждаюсь в твоих богатствах. Квинт Аррий, мой второй отец, отправляясь в путешествие, которое оказалось для него последним, оставил меня наследником, и теперь я по-княжески богат. А потому, если ты вспомнишь обо мне когда-нибудь, то пусть это будет воспоминание о вопросе, что был — клянусь пророками и Иеговой — единственной целью моего прихода: «Что ты знаешь — что ты можешь сказать мне — о моей матери и Тирзе, моей сестре, которая красотой и грацией могла бы сравниться с той, что составляет свет твоей жизни, если не саму жизнь? Что ты можешь сказать мне о них?»

Слезы побежали по щекам Эсфири, но старик владел собой и отвечал ясным голосом:

— Я сказал, что знал князя Гура. Помню рассказы о несчастье, обрушившемся на его семью. Помню горечь, с какой слушал эти рассказы. Это несчастье пришло из рук того же человека, который — с той же целью — преследовал меня. Скажу более, я предпринимал усилия, чтобы узнать о твоей семье, но — мне нечего сообщить. Они исчезли.

Бен-Гур издал стон, подобный рычанию.

— Значит… Значит последняя надежда разбита! — сказал он, борясь с чувствами. — Но я привык к ударам. Прости за вторжение и, если я вызвал твое неудовольствие, прости и это ради моего горя. Для меня же в жизни не осталось теперь ничего кроме мести. Прощай.

У выхода он остановился и сказал просто:

— Спасибо вам обоим.

— Да пребудешь ты в мире, — ответил купец.

Эсфирь не могла говорить из-за слез.

Так он ушел.

Не успел Бен-Гур выйти, Симонид будто проснулся: лицо его оживилось, и мрачный свет глаз сменился ясным; он весело приказал:

— Эсфирь, звони, скорее!

Она подошла к столу и звякнула колокольчиком.

Одна из панелей стены повернулась, открывая проход, из которого появился человек, подошедший к купцу и приветствовавший его коротким поклоном.

— Малух, сюда — ближе — к креслу, — властно произнес хозяин. — Для тебя есть дело, с которым ты должен справиться, даже если солнце не справится со своим. Слушай! На склад сейчас спускается молодой человек. Приятной наружности, в израильской одежде. Следуй за ним вернее тени и каждый вечер присылай мне доклад о том, где он, что делает, с кем общается; если сможешь незаметно подслушать его разговоры, передавай их слово в слово вместе со всем, что поможет узнать его, его привычки, жизненные цели. Понимаешь? Иди скорее! Стой, Малух. Если он покинет город, следуй за ним. И помни, Малух, ты должен быть ему другом. Если он заговорит с тобой, действуй по обстоятельствам, не открывая только, что служишь мне — об этом не упоминай ни слова. А теперь — спеши.