Лью Уоллес - Бен-Гур

Никогда еще не было ничего более простого; редко — столь же мгновенное.

В момент, избранный для броска, Мессала огибал постамент. Чтобы наилучшим образом обойти его, Бен-Гур должен был описать возможно более близкий круг. Тысячи на скамьях понимали это; они видели поданный знак, чудесный прыжок, четверку у колеса Мессалы, колесо Бен-Гура за колесницей соперника — все это они видели. Потом они услышали треск, достаточно громкий, чтобы повергнуть в дрожь весь цирк, и, быстрее мысли, сверкая белым и золотым, полетели на дорожку спицы. Римская колесница накренилась вправо. Раздались удары оси по укатанной земле: один, еще один; и колесница разлетается на куски, и Мессала, обвитый вожжами, волочится за своей четверкой.

Увеличивая ужас зрелища и делая смерть неминуемой, сидонец, несущийся вслед вдоль стены, не успевает ни сдержать коней, ни отвернуть. Он летит на обломки, потом через римлянина и врезается в его обезумевшую четверку. Выбравшись из хаоса дерущихся коней, мелькания ударов, облака песка и пыли, он лишь успевает заметить коринфянина и византийца, скачущих вслед за Бен-Гуром, который не помедлил и мгновения.

Люди вскакивают, взбираются на скамьи, орут и визжат. Те, кто смотрел в эту сторону, с трудом различали Мессалу под копытами лошадей и обломками. Он неподвижен, и его считают мертвым; однако большинство следит за Бен-Гуром. Никто не видел, как шевельнулись вожжи, благодаря чему колесница свернула чуть левее и окованным концом оси поддела колесо Мессалы; но все видели мгновенную перемену в человеке, все почувствовали накал его духа, героическую решимость, безумную энергию, которая взглядом, словом и жестом мгновенно передалась арабам. И какой бег! Более всего это можно было сравнить с прыжками льва, настигающего добычу, но колесница превращала скачку в полет. Когда византиец и коринфянин были еще на половине финишной прямой, Бен-Гур огибал мраморный постамент.

И гонка была ВЫИГРАНА ! Консул встал, народ кричал до хрипоты, организатор спустился и увенчал победителей.

Счастливчик среди кулачных бойцов был низколобым светловолосым саксом, чье зверское лицо заставило остановиться на себе взгляд Бен-Гура, узнавшего учителя, который выделял его в Риме. От него молодой еврей поднял глаза к Симониду и его группе на балконе. Они махали ему. Эсфирь оставалась на скамье, но Ира встала, улыбалась и махала веером.

Затем была образована процессия, которая под крики получившей свое толпы вышла через Триумфальную арку.

Так закончился день.

Бен-Гур и Ильдерим стоят у реки; 1$ полночь они должны быть на дороге, по которой уже тридцать часов движется караван.

Шейх счастлив, он предлагает царские дары, но Бен-Гур отказывается от всего, настаивая, что его награда — унижение врага. Великодушный спор длится долго.

— Подумай, — говорит шейх, — что ты совершил для меня. В каждый шатер до самой Акабы и океана, за Евфрат и Скифское море войдет слава моей Миры и ее детей; все, кто поет о них, преклонятся передо мной, забывая, что жизнь моя на исходе; все копья, не знающие хозяев, придут ко мне, и нельзя будет счесть моих воинов. Ты не знаешь, что значит получить власть над пустыней, подобную той, какая придет теперь ко мне. Говорю тебе, она даст несметные богатства и независимость от царей. Клянусь мечом Соломона, стоит мне послать гонца к цезарю за любой милостью, и она будет дана. И все же ничего — ничего?

И Бен-Гур отвечает:

— Нет, шейх, разве я не получил твои руку и сердце? Пусть твои власть и слава послужат грядущему Царю. Кто знает, не ради него ли даны они тебе? В труде, на который я иду, мне может очень понадобиться помощь. Говоря «нет» сейчас, я оставляю возможность обратиться к тебе в будущем.

В разгар пререканий появились два гонца, первым из которых был выслушан Малух.

Славный малый не пытался скрыть свою радость.

— Но обращаюсь к тому, зачем я послан, — сказал он. — Симонид велел передать, что сразу после награждения часть римлян поспешила заявить протест против выплаты денежного приза.

Ильдерим взвился, пронзительно закричав:

— Клянусь славой Господней! Востоку судить, честно ли выиграна гонка!

— Нет, добрый шейх, — сказал Малух, — организатор выплатил деньги.

— Хорошо.

— Когда они сказали, что Бен-Гур разбил колесо Мессалы, организатор рассмеялся и напомнил удар по арабам на повороте.

— Что с афинянином?

— Мертв.

— Мертв! воскликнул Бен-Гур.

— Мертв! — эхом повторил Ильдерим. — Как печется Фортуна о римских монстрах! Мессала уцелел?

— Сохранил жизнь, шейх, но она будет ему обузой. Врачи говорят, он будет жить, но не сделает более ни шагу.

Бен-Гур молча поднял глаза к небу. Ему представился Мессала, прикованный к креслу, как Симонид, и, как тот, передвигающийся на плечах рабов. Славный старик держался хорошо, но что будет с этим при его гордыне и тщеславии?

— Симонид поручил сказать мне далее, — продолжал Малух, — что у Санбалата не все гладко. Друз и те, что подписывали вместе с ним, передали вопрос уплаты пяти талантов, проигранных ими, на суд консула Максентия, а тот переадресовал цезарю. Мессала тоже отказался платить, и Санбалат, повторяя Друза, обратился к консулу, у которого этот вопрос решается до сих пор. Лучшие из римлян говорят, что опротестовать пари не удастся, и все остальные партии согласны с ними. Город гудит от скандала.

— Что говорит Симонид? — спросил Бен-Гур.

— Хозяин смеется. Если римлянин заплатит, он разорен; если откажется — обесчещен. Все решит имперская политика. Оскорбление Востока — плохое начало парфянской кампании; оскорбить шейха Ильдерима значило бы восстановить против себя пустыню, по которой лягут коммуникации Максентия. Поэтому Симонид просил передать, чтобы вы не волновались. Мессала заплатит.

К Ильдериму тут же вернулось хорошее настроение.

— Ну, в путь, — сказал он, потирая руки. — С делами управится Симонид. Слава — наша. Я прикажу подать лошадей.

— Подожди, — вмешался Малух. — Там ждет еще гонец. Ты выслушаешь его?

— Клянусь славой Господней! Я забыл о нем.

Малух отошел и вернулся, ведя мальчика с учтивыми манерами и благородной наружностью, который опустился на колени и сказал:

— Ира, дочь Балтазара, хорошо известная доброму шейху Ильдериму, послала меня с поручением к шейху, который, как она сказала, окажет ей большую честь, приняв поздравления с победой его четверки.

— Дочь моего друга любезна, — сказал Ильдерим, довольно блеснув глазами. — Передай ей этот камень в знак моего удовольствия.

Говоря, он снял с пальца кольцо.

— Я сделаю, как ты сказал, о шейх, — ответил мальчик и продолжал. — Дочь египтянина поручила мне и другое. Она просит доброго шейха Ильдерима передать молодому Бен-Гуру, что ее отец временно остановился во дворце Идерна, где она ждет завтра после четырех. Если вместе с ее поздравлениями шейх примет и благодарность за эту любезность, она будет очень признательна.