Дэвид Мэдсен - Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению

Как бы я ни преклонялся пред его величием, я – увы! – не стремлюсь к духовной целостности Плотина, я хотел бы, чтобы вы хоть как-то могли увидеть, какой я карлик! О моем росте нечего и говорить. Как вы уже знаете, в первой главе этих мемуаров я уже рассказал, что мой взгляд, направленный прямо перед собой, будет примерно на уровне жопы маэстро Рафаэля (думаю, Лев мне завидует), но вам это мало что говорит, если вы не знаете, какого Рафаэль роста. Ну… думаю, он довольно высок. Мою шею с трудом можно назвать шеей – несколько складочек, и начинается грудь, которая сильно выпирает вперед, как почти у всех карликов. Такое уродство создает впечатление, что я постоянно вздыхаю, не делая изохронного выдоха, что в свою очередь создает впечатление, что я пыжусь перед дракой или, по крайней мере, перед словесной перепалкой. Горб у меня большой и весь в костлявых выступах – они у меня вместо позвоночника. Он делает меня похожим на сердитого морского ежа. Руки мои непропорционально длинны (что неудивительно, поскольку я весь непропорционален), а ноги мои гротескно коротки, к тому же искривлены внутрь. Считают, что у меня приветливая улыбка, но, откровенно говоря, это одно из моих недавних приобретений, так как в юности я вообще не знал, что такое улыбка, и поводов улыбаться у меня не было. Брови у меня густые и лохматые, зубы немного неровные. При ходьбе я покачиваюсь, и бедра мои трутся так, что иногда натираются до крови.

Смерть для меня будет лишь освобождением от панциря карлика. В этом смысле у меня преимущество перед теми из вас, кто родился сильным, высоким и красивым: так как в конце концов ваши чистые, прямые члены станут узловатыми и иссохшими, как у меня сейчас; лицо Адониса будет испещрено морщинами страдания и старости, как испещрено у меня сейчас; и орган наслаждения между ваших длинных ног, которыми вы так гордитесь, в конце концов сморщится наполовину и будет таким же сморщенным, как у меня с рождения. Время, как Прокруст, всех уравнивает!

Однажды ближе к вечеру, после того как мы поели пряных тушеных овощей (к этому времени мы с Барбарой уже не ели мяса), магистр начал читать нам отрывок из одной книги, который, как я позже узнал, был особенно им любим.

«Ибо где зависть и раздор, там недостаток, а где единство, там полнота. Поскольку недостаток возник из-за того, что Отец истины был неизвестен, с того момента, как Отец известен, недостаток перестает быть. Так же как незнание одним человеком другого – когда один человек познакомился, незнание другого проходит само собой; или как темнота, которая проходит, когда появляется свет; так же и недостаток перестает быть в полноте, и с того мгновения – о, благословенно то мгновение! – область явлений больше не проявляет себя, и не соблазняет, и не обманывает иллюзией множественности, а перестает быть в сладкой гармонии единства.

Ибо сейчас мы все разобщены и рассеяны, но когда наступит единство, оно вберет нас в себя, и мы, очистившись от множественности, станем единым, поглотив в себя материю, как огонь, или как темнота поглощается светом, или смерть жизнью вечной. Так давайте терпеливо, тихо и блаженно устремимся к единству».

В этом месте Барбара перебила вопросом:

– В это единство включаются вообще все существа?

– Конечно, – мягко произнес магистр. – Разве может быть иначе?

– Даже те, кто нас преследует?

По лицу магистра пробежала мимолетная судорога боли.

– Да, – сказал он тихо. – Даже они.

– Даже Томазо делла Кроче? – не унималась Барбара.

– Даже он. Так как, Барбара, если даже одно живое существо исключено из этого единства, то оно уже не будет называться единством. Трагедия таких людей, как делла Кроче, в величине их незнания! Живое, органическое единство детей истинного Отца берет свою бесконечность от бытия самого Отца. В конце концов – один Бог знает, сколько потребуется жизней в невежестве и страданий, порождаемых невежеством, – каждое дитя Отца отвратится от тьмы разделения и вступит в свет единства.

– Значит, ничто и никто никогда не будут потеряны?

– Я уже сказал вам – это невозможно.

– Я говорю не о том, что живые существа будут исключены из единства Отца, – продолжала Барбара, лицо которой начало краснеть, а слова сыпались все чаще, – я говорю не о том, что будут потеряны… а скорее, ну…

– Истреблены? Уничтожены?

– Да! Уничтожены.

– То, что сотворено, не может быть уничтожено.

– Спасибо, – пробормотала Барбара тоном, который я не совсем понял. Была ли это обида? Или смирение? Не знаю.

Магистр закрыл книгу и положил ее на колено.

– Ведь твоя любовь к истине сильнее ненависти к нему, моя дорогая? – спросил он тихо Барбару.

Она промолчала в ответ.

Затем он, обратясь ко мне, сказал:

– А теперь, Пеппе, позволь проверить, как ты понял. Почему в этом мире есть зло и страдание, и почему они намного перевешивают добро?

– Потому что этот мир сам есть зло.

– Как же этот мир может быть злом, когда Писание говорит нам, что он сотворен Богом?

– Его сотворил не Бог.

– Кто же тогда?

– Полубог, меньшее божество, зловредное существо, позавидовавшее абсолютной власти Бога и неуклюже собезьянничав, попыталось повторить божественное творение и создало мир формы и материи.

– И кто этим миром правит, Пеппе?

– Он и правит. Сам Создатель. Он требует, чтобы молились и поклонялись только ему.

– Кто это существо? Где найти рассказы о нем?

– В еврейских книгах, где его называют Йахве. Также его зовут Йалдабаот.

– Какова задача тех, кто знает, – тех, кого зовут гностиками?

– Снова подняться к Небесному Отцу.

– И как достичь этого?

– Во-первых, живя благочестно, во-вторых, постоянно увеличивая знание об истине – то есть знание о происхождении людей, их конечной цели и их духовном складе.

– Какие принципы включает в себя благочестная жизнь?

– Отречение от половых актов…

– Или?

– Или участие в половых актах с целью выразить презрение к ним или извратить их сущность и цель. Отказ от мясной пищи. Ненасилие.

Наконец магистр откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Тело его расслабилось, он замер.

– Молодец, Пеппе, – проговорил он. – Правда, очень хорошо. Это первый из многих уроков. Скоро вы примете крещение, и затем начнется ваше посвящение.

– Да, магистр.

– Скажи, что ты чувствуешь?

Я немного подумал, затем сказал:

– Почти теряю сознание от облегчения. Не могу описать. Счастье и грусть одновременно. Чувствую… словно с меня сняли тяжелое бремя… чувствую себя свободным.

– Свободным! Именно так! Разве сам Иисус не говорил, что истина сделает вас свободными? Скажи мне, Пеппе, почему у тебя такое уродливое тело карлика, которое причиняет тебе боль и унижения?