Игорь Ефимов - Невеста императора

Глупая чернь ликовала. С радостными воплями толпа понеслась к стенам, полезла на них, чтобы поглядеть, какое действие гибель «изменницы» произвела на врагов. Невзирая на вечерний холод, исхудавшие полумертвецы вглядывались в сумрак окрестных холмов. На какое-то мгновение мгла скрыла посты визиготов.

— Они ушли! Они ушли! — закричали самые легковерные.

Но в это время зажегся первый костер. Потом еще один, еще и еще. Огненная цепь разгоралась вокруг города. Она тянулась вверх и вниз, ныряла к впадинам дорог, поднималась по склонам. Даже на реке стали видны сторожевые плоты, на которых часовые варили себе ужин.

Подсвеченные снизу клубы дыма поднимались в чернеющий воздух. Визиготы могли себе позволить не жалеть дров.

(Непоциан умолкает на время)

Когда я вспоминаю жизнь в осажденном Риме, перед моими глазами прежде всего начинают течь реки грязи. Забитые мусором канавы не справлялись с потоками дождевой воды, и она подступала к стенам домов. Она несла головешки, испражнения, клочья шерсти, золу, объеденные скелеты кошек и собак. Иногда проплывал смердящий труп человека, застревал на мелком месте, чернел там день-другой, пока его не уносило новой волной.

Грязная вода лилась через прохудившуюся крышу в дом. Настенные ковры превращались в мокрые тряпки, подушки издавали хлюпанье. Вода проникала всюду, но при этом мы неделями не могли помыться — такой стоял холод. Мы наматывали на себя все шали и туники, и они скоро пропитывались нашей вонью, потому что у служанок не было сил ходить на реку со стиркой.

Каждое утро нянька Эльпидия отбирала тех, кто еще мог держаться на ногах, и уводила их за собой на поиски пропитания. Из дома постепенно исчезали золотые и серебряные блюда, дорогие вышивки, статуэтки из слоновой кости, зеркала. Потом дошла очередь до колец, браслетов, сережек, черепаховых гребней, сердоликовых камей, бус из бирюзы и янтаря. Но цены на еду росли так быстро, что бывали дни, когда посланным не удавалось купить ничего, и нам приходилось спускаться в кладовую и доставать очередную тыкву из крохотного запаса, сделанного Эльпидией при первых же слухах о приближении визиготов.

В городе все громче звучали голоса тех, кто верил, что осада — наказание за измену старым богам. Рассказывали, что жители Нарнии отвели от себя бедствие, совершив жертвоприношения и старинные обряды. Что боги в ответ обрушили на лагерь визиготов грозу такой силы, что те в страхе отступили. Брожение стало столь сильным, что префект города (сам скрытый язычник) обратился к Папе Иннокентию с запросом: не разрешит ли святой отец, ради спасения города, нарушить закон, запрещавший языческие жертвоприношения?

Иннокентий колебался несколько дней. Потом заявил префекту, что разрешает ему тайно призвать жрецов, оставшихся в живых, и тайно совершить положенные обряды и возложить на алтари жертвенных животных. А сам при этом будет молиться, чтобы Господь простил им это греховное отступничество.

«Увы, — отвечал на это префект, — тайные обряды не будут иметь никакой силы. Только если жертвы приносятся всенародно, если все сенаторы в парадном облачении поднимутся на Капитолий, если алтари будут установлены на всех площадях, — только тогда боги Рима могут простить свой город и обрушить громы и молнии на врагов его».

Но нет — разрешить открытое поклонение языческим богам Папа Иннокентий, конечно, не мог. Да и сенаторы бы не решились принять в нем участие. Слишком много людей к тому времени поплатились жизнью и имуществом за нарушение императорских эдиктов против язычников.

Главный вход в наш дом был заколочен с первых дней осады. Мы пользовались только задней калиткой. С улицы вообще здание должно было казаться необитаемым. Слой мусора и грязи наползал с земли на стены все выше и выше.

Однажды мы сидели в сумерках в кухне, вокруг остывающей печки. При свете фитилька одна из служанок читала очередную главу из «Золотого осла». На настоящий смех сил ни у кого уже не хватало. Но все же что-то теплело в груди от этих знакомых историй. Начинало казаться, что где-то есть еще нормальная жизнь, что не все на свете — только грязь, голод, страх и пронизывающие иглы холода.

Вдруг раздался сильный удар в дверь. За ним еще и еще. Служанки бросились прятаться. Я одна вышла в атриум и стала у края пустого бассейна. Если это грабители, то они найдут нас где угодно, уговаривала я себя. И строго приказывала коленям и локтям не трястись.

На десятом, на пятнадцатом ударе дверь рухнула.

Свет факелов ослепил меня.

Все же я успела разглядеть вооруженную толпу на улице, наконечники копий. Один за другим нападавшие начали проскальзывать внутрь дома, растекаться по лестницам. Все делалось как-то молча, деловито. Только с улицы шел сдержанный гул.

Два человека в облачении сенаторов приблизились ко мне.

— Галла Пласидия, — громко сказал один из них, — сенат поручил нам борьбу с изменой. Мы пришли проверить, не укрываются ли изменники в твоем благородном доме.

Он старался говорить твердо и уверенно. Но мне показалось, что он боится толпы за своей спиной не меньше, чем я.

В это время сверху раздался жалобный вопль. Я подняла глаза. Два негодяя тащили по галерее няньку Эльпидию.

— Вот она! Я узнал ее! — вопил один. — Всегда у стен, у ворот! Шныряет, подает сигналы!

Он ухватил несчастную старуху за волосы и поволок по ступеням. Ярость мгновенно залила мою душу, вытеснила страх.

— Немедленно отпусти! — закричала я не своим голосом. — Не то я прикажу забить тебя до смерти горящими головнями!

Прикажу? Да кто меня послушает? Но то ли мой вид, то ли необычность обещанной казни (мы только что прочли про такое у Апулея) возымели действие. Бандиты выпустили няньку, и она спряталась за моей спиной.

— Нам поручено узнать, — сказал второй сенатор, — не имела ли ты сношений с женой бывшего главнокомандующего Стилихона?

«О чем это они? — мелькнуло у меня в голове. — Неужели им донесли о ночном визите Эферия?»

— Я не встречалась с Сереной со дня своего приезда в Рим! — крикнула я вслух.

Толпа вдруг стихла.

— Значит, ты утверждаешь, — сказал первый сенатор, отчетливо отделяя каждое слово, — что тебе неизвестны речи и действия Серены в дни осады?

— Совершенно неизвестны.

— И значит, тебе нечего сказать в ее защиту?

— Ни в защиту, ни в обвинение Серены я не могу сказать ни слова. Повторяю: я не встречалась с ней за последний год ни разу. Даже не знаю, в Риме она еще или нет.

Сенатор повернулся лицом к толпе, поднял руку:

— Вы слышали все! А для тех, кто не слышал, я повторю громче: сестра нашего императора, благородная Галла Пласидия, не нашла ничего сказать в оправдание изменницы Серены!