Игорь Ефимов - Невеста императора

«Сама… Я могу наконец-то выбирать сама… Больше не вещь, не игрушка… Сама!»

— …Ну хотя бы для меня, — просил Констанциус. — Я просто должен понять. Что вам в них? Вы римлянка, дочь императора. Для вас читать Вергилия и Горация — как читать письма от близких друзей. Помните наши беседы пять лет назад, по дороге из Равенны в Рим? Ваш голос звучал в моих ушах все эти годы. Я уважаю в этих людях воинскую доблесть, я ценю их верность слову, их чувство собственного достоинства. Но жить среди них день за днем?.. Чем они могли приворожить вас?

— Хорошо, — сказала я наконец. — Вам я могу приоткрыть правду. Тем более что вы — быть может, единственный — видели все своими глазами. В те последние месяцы в Равенне — разве не замечали вы, какими глазами смотрел на меня император в библиотеке? Разве не помните, как сжимал мне руки, оставляя следы на запястьях? Можете ли вы сказать, что это были знаки лишь братской нежности? А видели вы, как он… Должна ли я продолжать…

Констанциус застыл в задумчивости. Потом печально помотал головой.

— Пожалуй, нет. Вы правы… Теперь я понимаю… Но когда подумаю, что ждет вас впереди… Сохрани вас Господь.

Когда мои носилки на обратном пути перевалили через вершину холма, Атаулф со свитой выехал из рощи под солнечный свет. Он всматривался в меня с недоверием и надеждой, будто ждал, что беззвучные слова вот-вот потекут к нему и что чудо снова случится — он поймет их.

Я вышла из носилок и подняла руку.

— Генерал Констанциус выслушал меня благосклонно! — громко крикнула я. — Он убедился, что никто не удерживает меня силой в вашем стане. Завтра он подпишет договор между римским императором и королем визиготов. По условиям союза, вас будут регулярно снабжать продовольствием, оружием, деньгами. Каждый воин получит право носить почетный золотой обруч союзника на шее.

Воины свиты прижали щиты ко рту, и стая галок с воплями взлетела над кронами деревьев, испуганная незнакомым металлическим ревом.

Атаулф провел рукой по лицу, расцвел благодарной улыбкой.

Выражение такого же счастливого и безудержного облегчения я видела потом на его лице лишь однажды — когда три года спустя в моем дворце в Барселоне ему положили на руки нашего первенца.

(Галла Пласидия умолкает на время)

Хотя множество узурпаторов, объявлявших себя владыками Рима, уже поплатились головой за свою дерзость, каждая весна выносила на поверхность нового претендента. В году 412-м по Рождеству Христову бургунды и аланы объявили императором некоего Джовинуса, и вся Галлия, казалось, вновь была потеряна для императора Гонория.

Когда войско визиготов пересекло Альпы, Джовинус послал к Атаулфу послов, предлагая союз и мир. Но Атаулф уже знал, что никакой союз с вождями варваров не может быть прочным. Случайный поворот военной судьбы, вспышка гнева, ложный слух, подозрение, мелькнувшая надежда на хорошую добычу — и вот уже вчерашний союзник всаживает тебе нож в спину. Поэтому он предпочел соединить свои силы с единственным римским префектом, который не подчинился Джовинусу и заперся от него в стенах Нарбонны.

Увидев себя перед лицом грозного войска визиготов, бургунды и аланы заколебались. Потеряв их поддержку, Джовинус со своим братом укрылся за стенами Валенсии, что стоит на слиянии Роны и Изера.

Теперь Атаулф мог перейти в наступление. Первым делом он послал отряд в десять тысяч воинов против предателя Саруса, который был окружен и погиб в бою, защищаясь до последнего вздоха. Затем визиготы осадили Валенсию и взяли ее штурмом. Джовинус и его брат попали в плен. Их отправили в Нарбонну, где римский префект предал их публичной казни.

Атаулф со своим войском остался в Галлии, и с этого момента новых узурпаторов там не появлялось. Про Джовинуса скоро забыли. Только его голова еще гордо сверкала на монетах, которые он успел отчеканить за свое короткое правление. Люди на базарах с недоумением вглядывались в гордый профиль и спрашивали друг друга: «Кто бы это мог быть?»

Однако серебро было неподдельным, так что монеты переходили из рук в руки и много лет спустя.

(Никомед Фиванский умолкает на время)

Утренняя толпа густеет на улицах Остии. Шныряют продавцы горячих колбасок, проплывают кувшины с водой на головах служанок, шумит разноплеменная матросня с кораблей, разгружающихся в порту. Из дверей винного склада носильщики выносят подвешенные к шестам амфоры с охлажденным вином, разносят их по лавкам и тавернам.

Я пробираюсь навстречу людскому потоку, выбираю лица поприветливее, показываю табличку с адресом.

— Инсула «Младенец Геркулес»?.. Гм… Кажется, это рядом с казармой пожарников. Идите дальше по Декумано Массимо, а за театром сверните налево.

Все произошло так внезапно.

С утра мы планировали прогулку по морю в рыбацкой барке, а к полудню Фалтония Проба вдруг получила из Рима известие о болезни старшего сына. Ехать! Немедленно ехать!.. Меня уговаривали остаться на вилле еще несколько дней. Но что мне было делать в опустевшем доме?

— Тогда навестите нас в Риме, когда сын поправится, — сказала Фалтония Проба. — А по дороге… Заехать в Остию — крюк для вас небольшой. Но там живет одна женщина, с которой вам будет интересно поговорить. Она не любит посетителей и просила меня никому не говорить, где она поселилась. Но, может быть, для вас сделает исключение, когда вы скажете о цели своей поездки. Думаю, у меня сохранилось название дома.

И вот я иду по улицам Остии, с колотящимся сердцем. «Бани шести колонн», «Таверна рыбников», жилые дома… Почему христианские церкви всюду теснятся пролезть между старыми языческими храмами? Боятся, что иначе их не заметят? Прав был император Константин — построил для новой веры новый город.

Над входом в святилище Митры извиваются мраморные змеи.

Служители меняют вывеску на стене театра. Вчера показывали «Евнуха» Теренция, сегодня обещают новую пьесу про Энея и Дидону. (То-то слез будет пролито на каменные сиденья!)

А вот и нужная мне виа делла Цистерна. Каменный сундук, наполненный водой, подтверждает название улицы, указанное на табличке.

Ого, неплохо живут остийские пожарники! Пол в их уборной сделан из трехцветной мозаики. Как славно, что они задаром пускают в нее любого прохожего, застигнутого на улице сильнейшим зовом природы. А интересно: им платят за каждый потушенный пожар или за каждый день, прошедший без пожаров?

Я вхожу в инсулу «Младенец Геркулес» и спрашиваю, дома ли Корнелия Глабрион. «Может быть, не Глабрион, а Тарбоний?» Ах да, конечно. Теперь она носит фамилию покойного мужа. Вдова.

Комната на втором этаже.

Дверной проем затянут чистой занавеской, за ней — ширма с вышитыми птицами.