Жюльетта Бенцони - Сто лет жизни в замке

Но после стольких лет величия и блеска жизнь на берегу Армансона, кажется, приобрела некоторый привкус горечи. Замок прекрасен, но его содержание стоит дорого, отсюда и жалобы молодой супруги: «Как можно скучать в таком прекрасном месте, каким является Анси-ле-Фран? (Она находила его даже красивее Фонтенбло). Так вот я в нем скучала, и даже ужасно. И мой муж в нем скучал. И мой свекр в нем скучал… Летом мы ужинали в семь часов из-за моей золовки, которая была еще ребенком, и особенно из-за того, что повар любил кататься на велосипеде прохладными вечерами. С восьми часов вечера в ожидании наступления темноты мы всей семьей сидели на каменном балконе, который возвышался над передним двором с травяным газоном в виде ромбов, огороженным тремя рядами деревьев. Мы смотрели на местных жителей, которые непрерывно проходили через двор. Это было маленькое развлечение…

Выйдя из столовой в стиле Карла X, мы направлялись в караульный зал, где можно было составить партию в бридж в каждом оконном проеме. Мы играли в бильярд, стараясь не смотреть в окна на холмы, покрытые белой пылью от цементного завода Полие и Шосон, стоявшего вплотную к стене парка… Пока светило солнце, жизнь снаружи казалась мне невыносимой… я предпочитала поэтому крутиться в замке, а не в парке, умудряясь создать атмосферу, в которой скука становилась какой-то внутренней вещью… Я ходила по паркету, жирному от трехсотлетних втираний. Они наполняли помещения благоуханием, и солнце любовно задерживалось здесь… Комната Цветов была настолько красива, что я знаю множество людей, которые с радостью провели бы в ней два дня. В ней было все необходимое: мыло и одеколон в туалетной комнате, запас перьев в пенале. Но дело заключалось именно в том, что, если бы сюда кто-либо приехал, весь этот тщательный порядок был бы нарушен. А именно это любила моя свекровь: порядок! С утра до вечера она прогуливалась по замку, что очень полезно для здоровья. Она ходила с севера на юг и с востока на запад: я никогда не видела замка, в котором поддерживался бы такой образцовый порядок… Вечером моя свекровь читала вслух старый назидательный том под названием «Жизнь и смерть маркизы де Клермон-Тонер». Этот титул носила в то время молодая супруга, которая невозмутимо слушала рассказ о своих последних минутах.

«В общем и целом мои свекр и свекровь были героями. Они посвятили себя Анси-ле-Фран, как посвящают себя идее или соусу. Они это делали с простотой и достоинством, которыми я теперь восхищаюсь. Они были добры, мягки и воспитаны, а я же, безусловно, не была с ними ни добра, ни мягка, ни воспитана. Я сожалею теперь об этом: это единственные угрызения совести в моей жизни…»

Создается впечатление, что Элизабет действительно вела себя не особенно правоверно. Если она не копалась в семейных архивах, она просила подать себе чай на острове пруда в парке или, в зависимости от погоды, приготовить ей ванну в зале Совета, чем вызывала настоящую боевую тревогу: «Приносили вязанки хвороста, разводили огонь, как для большого костра, Приготовление этой ванны продолжалось целый час, и процессии камеристок пересекали двор с халатами, домашними туфлями и духами…»

Скажем прямо, мало свекровей переносили бы подобные капризы, имеющие целью только усложнить им жизнь и нервировать их. К счастью, существование Элизабет облегчал Танлей, очаровательный веселый Танлей, дворец Дамы Тартинки, храм Хорошего стола, куда она с супругом устремлялась в среднем четыре раза в неделю, «чтобы покутить у своих соседей и друзей, маркиза де Танлей, его сестры Сюзанны и его матери, самой молодой из троих. Никогда я не видела более гостеприимного трио. У маркиза были небывалый стол и погреб и здоровый аппетит. К нему поступало великое множество разнообразных продуктов: пулярки из Мана, рыба из Булоне, дичь с его земель, наилучшие паштеты. Готовились также блюда по специальным рецептам «Я вспоминаю о зайце по-королевски, о кнелях из фазанов и овсянок, приготовленных в трюфелях. Вина пятидесятилетней выдержки легко путешествовали вокруг стола, и столетняя водка лилась рекой. Чтобы согреть её до нужного уровня, мадам де Икс не боялась ставить рюмку в центр своей пышной груди, перед тем как преподнести ее хозяину дома…» Все эти прелести не помешают безжалостному цензору в юбке добавить: «Ледяной воздух Бургундии, распространявшийся по всему замку, способствовал этим излишествам».

Став герцогиней, Элизабет не была счастлива с человеком непостоянным и находящимся рядом с ней из-за денег, но она устроила свою жизнь, в которой, к сожалению, две дочки Беатрикс и Диана совсем не занимали места. Это иногда случается с интеллектуальными феминистками, настолько привязанными к идее освобождения женщины, что они стараются склонить ее к свободе ото всех обязанностей и даже, надо это сказать прямо, от ее главного предназначения: давать жизнь и заботиться о том, чтобы новые жизни развивались настолько гармонично, насколько это возможно.

Что касается мужа, она пыталась вовлечь его в то, что она называла своим «вторым миром», миром литературы и искусства, в котором она играла важную роль. Мы вернемся к этому позже, когда закончим рассказ о начале века. Так как ей этого не удалось, она в конце концов отправила его в его мир.

Конечно, Элизабет де Грамон была не единственной женщиной того времени, у которой не удался брак и которая не высказывалась по этому поводу, как мы еще сможем в этом убедиться.

Немного сложно, рассказывая о «девушках в расцвете лет», говорить о несколько своеобразной демуазель [8] Здесь — незамужняя женщина. , графине Полине д'Армайе, хозяйке замка Сент-Амадур в Анжу, родившейся, как и Виктор Гюго, когда «этому веку было два года», и умершей, кстати, очень богатой в 1891 году. То, как она понимала жизнь в замке, заслуживает того, чтобы быть рассказанным. Особенно пером ее правнучки, графини де Панж.

«Канонисса была любопытной персоной… Сирота, она, хотя и была довольно привлекательна, отказалась от всех планов замужества из опасения, что ей придется отдать мужу все бразды правления в делах, которыми она хотела руководить сама. Она получила титул канониссы в Баварии, чтобы носить звание, не позволяющее называть ее старой девой. Она называла свой диплом «мой бумажный муж…»

Привязанная к земле длинной цепочкой пред ков она жила абсолютно на манер дворянина-фермера, нюхала табак, как солдат наполеоновской старой гвардии, охотно играла в карты с арендаторами, увлекалась всеми видами сельского хозяйства и — оборотная сторона медали — употребляла иногда выражения, мало подходящие для слуха «капитула», пусть даже баварского. Как Жорж Санд, она любила носить брюки, которые, на ее взгляд, были намного удобнее юбок, чтобы перешагивать плетни, разделяющие ее поля, и проведывать коров, ради которых эта дама земли была готова на любые жертвы. Она даже ездила в Шотландию покупать короткорогих быков дархамской породы, чтобы еще более улучшить свое гужевое поголовье.