Арнольд Цвейг - Воспитание под Верденом

Сестру Клер вдруг схватывает то задорное настроение, которое, после пятнадцатилетнего замужества, снова вернулось к ней на фронте.

— В самом деле, — невинно спрашивает она, — это крайне необходимо, ибо без автомобиля, да, без автомобиля, господин лейтенант, я не могу быть счастлива.

Кройзинг попадается на удочку.

— Вот именно, — говорит он печально, — я хорошо представляю себе это. Кто знает, в каких условиях вы привыкли жить, прежде чем попали сюда? Говорят, вы из богатого дома и ваш муж был штабным офицером. Нам придется жить совсем по-другому. Не у всех такие большие средства.

Позднее сестра Клер часто вспоминала о том сладостном и безумном счастье, которое она испытала в этот утренний час двадцатого марта. Как этот человек добивался ее! Серьезно, трезво, естественно, как естественно идет процесс заживления в его простреленной ноге.

— Вот это мило с вашей стороны, вы вспомнили и о моем муже.

— Существует развод, — коротко отвечает он.

— Существует католическая церковь, — возражает она.

Кройзинг садится на кровать, пристально на нее смотрит.

— Клер, — говорит он хрипло, — ведь вы не собираетесь убеждать меня в том, что ничего нельзя изменить в наших отношениях только потому, что вы несколько лет назад вышли замуж?

— Чудак! — восклицает сестра Клер. — Несколько лет назад? Пятнадцать лет назад!

И она ставит ударение на этом слове «пятнадцать», как причине больших затруднений.

— Ведь люди не расходятся оттого, что вдруг объявился более молодой, который желает тебя. Ведь вместе прожита жизнь, которая требует уважения к себе, с ней надо считаться, она занимает немало — места в душе. Ведь я же не легкомысленная бабенка, которая беззаботно, налегке порхает по свету и по вашим постелям? Нет, милый друг, надо обдумать массу вещей, надо прислушаться к голосу протеста в самой себе; очень много препятствий стоит на пути! И если серьезно относиться к вашему предложению…

— Клер! — восклицает Кройзинг. Стоя на здоровой ноге" и скрючив раненую, он опирается одной рукой на кровать, а другую простирает к ней.

Грустная и счастливая, она, смеясь, медленно отступает к двери.

— Надо подумать, — говорит она внушительно.

— Вечно одно и то же: «подумать!» — кричит он почти в ярости. — Сначала она собиралась подумать о том, подойти ли ей к телефону, чтобы спасти моего друга от всего этого свинства; теперь станет думать, выйти ли ей за меня замуж и добиваться ли расторжения брака. Так вот знайте же, глубокомысленная особа, я сторонник быстрых решений! Если вы намерены выйти за меня замуж, позвоните кронпринцу до двенадцати ночи. Если же вы не хотите меня, тогда скажите только, что будете звонить кронпринцу поутру. Согласны?

Она кивает и хочет повторить ©слух слово «согласна». Но Кройзинг делает здоровой ногой два резких прыжка, охватывает ее длинными руками, прижимает свои губы к ее полуоткрытому рту, чувствует, как она слабеет у него на груди. Затем он опять выпрямляется и отпускает ее.

— Что получено — то получено! Это уж но всяком случае мое.

И, точно длинноногий кузнечик, скачет обратно к кровати.

Она берет ведро и швабру и молча, как смазливая горничная, которую чмокнули в щеку, убегает из комнаты. Кройзинг чувствует, как, ударяясь о ребра, стучит его сердце. Она будет говорить по телефону, думает он торжествуя. Она будет сегодня вечером говорить по телефону и станет фрау Кройзинг, это так же верно, как то, что меня зовут Эбергард. Тут же ему приходит в голову, что она, наверно, посоветуется с патером Лохнером. Значит, нужно привлечь его на свою сторону. Никто не станет отрицать, что в это мгновение Эбергард Кройзинг совершенно равнодушен к Ниглю. Он посмеивается про себя: хоть и с тяжелым сердцем, но он поступится кровавой местью против Нигля, если сестра Клер выйдет за него замуж и патер Лохнер окажет ей помощь в расторжении ее первого брака.

Рабочее утро в большом полевом госпитале требует напряжения всех сил от лиц, которым поручено облегчать человеческие страдания и подкреплять силы измученных и временно прикованных к постели людей. Расценивать ли эту работу с точки зрения Паля, как восстановление сил рабов труда и войны, еще годных для правящего класса, или с точки зрения Кройзинга, как последнее накопление сил в последней смертной борьбе, которую ведет Германия, суть дела от этого не меняется. Ужасная процедура перевязок с воплями, стискиванием зубов, проклятиями, окриками, уговорами приходит к концу, перемещаясь из одной палаты в другую. Сестры тащат ведра с пропитанной гноем или кровью целлюлозой, которую бросают в огонь. В тех случаях, когда заживление раны происходит неправильно и вместо крепкой новой жизненной ткани вырастает дикое мясо, нужны прижигания, и на сцену выступает адский камень или небольшие острые выскабливатели, один вид которых вызывает уныние. Другие, более счастливые, мучаются в гимнастических залах, где их изуродованные органы опять медленно приучаются к функциям, к которым они были предназначены в утробе матери. Человеческая материя, эта непостижимая, растущая и одушевленная клеточная ткань, содержит в своей энтелехии, то есть закономерно сложившейся конечной форме, непреложное доказательство того, что человек должен преобразовать поверхность земли, повинуясь той же силе, которая заставляет бабочек, мух, пчел оплодотворять растения. Порой кажется, будто сама планета стремится к предопределенному природой росту плодородия, к опьяняющему изобилию сил и сырьевых богатств, чтобы предоставить разумным существам все лучшие и лучшие условия существования.

Может быть, поэтому она побуждает два миллиарда своих клеточек к кипучей деятельности и борьбе, подгоняя более разумные, более одаренные, более передовые особи и вместе с тем подстрекая к сопротивлению низко-развитые, отсталые и тупые, используя те и другие для завоевания новых открытий, для нового разбега, для получения более обильной жатвы. Возьмем ли мы авиацию, химию, медицину или военную науку, они идут вперед семимильными шагами; новые пути сообщения открывают доступ к неведомым до того пространствам, начинается тесное общение между человеческими группами, раньше не знавшими друг друга. Рушатся устарелые общественные системы: погибнут те люди, которые не сумеют мобилизовать все имеющиеся в их распоряжении силы на борьбу за существование, — независимо от того, как отнесутся к этому силы, в данный момент главенствующие.

Впоследствии еще всегда можно будет отплатить неблагодарностью за оказанные услуги, увильнуть от обещаний, отменить торжественно предоставленные права. Почему бы и нет? Нравственное чувство еще плохо развито, люди еще с трудом понимают, к чему оно. Легче понять сущность техники: она помогает убивать.