Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

Дом графини Антуанетты де Форвиль, этой Лайды [24]своего времени, находился на пересечении улиц Кокийер и Платриер. Фасадом он выходил на особняк де Фландри, окна правого крыла глядели на монастырь Раскаявшихся грешниц, или отель Богем, как стали называть это место позднее; с левой стороны стояли в ряд дома зажиточных горожан. Позади дома находился сад с калиткой, через которую можно было попасть на улицу Сежур.

Здесь было безлюдно — гугеноты тут не проживали, шум и крики слышались только с улицы Гренель, служившей продолжением Платриер, и из домов, стоящих на улице Пажвен, на месте которых два века спустя будет площадь Виктории.

Друзья подошли к дому и энергично постучали в дверь молоточком, подвешенным у входа. Через мелкую сетку, забиравшую окошко в двери, показалось встревоженное лицо женщины. Какое-то время она пытливо рассматривала непрошеных гостей, видимо, пытаясь угадать, кто они такие, но, несмотря на утро так и не узнала их, потому что оба глубоко надвинули на глаза шляпы и до самого подбородка закутались и плащи. Однако это не насторожило даму, ибо она увидела опознавательные знаки.

— Я вижу, что вы из наших, — сказала она и потом спросила: — Но кто вас прислал?

— Тот, кого вы просили, — прозвучал ответ из-под одной из шляп.

— А кого я просила? — вновь послышался недоверчивый голос.

— Месса! — рявкнул другой посетитель. — Да открывайте же, черт возьми, или вы хотите, чтобы ваш гугенот улизнул по крыше вашего дома?

— Бог мой, да вы из Лувра! — сразу же всполошилась дама и отмерла задвижку. — Что же вы мне сразу не сказали? И она впустила незнакомцев в дом.

— Где он? — быстро спросил один, не давая времени опомниться.

— Там, на втором этаже. Вот лестница. Он спит, я напоила его вином до бесчувствия.

Лесдигьер и Матиньон вытащили шпаги из ножен.

— Только бога ради, — умоляюще сложила руки графиня де Форвиль, — не убивайте его у меня в доме, он станет сопротивляться и переломает всю мебель, а когда вы его убьете, мне придется повсюду вытирать кровь.

— Успокойтесь, мадам, мы прикончим его там, на берегу Сены, где убивают гугенотов и высятся горы из их трупов.

— Слава богу! Будьте осторожны, — предостерегла она, когда Лесдигьер и Матиньон стали подниматься по лестнице, — он силен, как бык. А его шпагу, пистолеты и кольчугу я спрятала. Я подожду вас внизу.

— Бог да зачтет ваш подвиг, мадам, во славу истинной веры.

— Слава Иисусу! Смерть еретикам!

Они тихо поднялись по лестнице, подошли к дверям комнаты, на которую снизу указала рукой хозяйка дома, тихонько открыли их и застыли на пороге. Шомберг безмятежно спал или, вернее, храпел во всю силу легких, не подозревая, что творилось сейчас на улицах Парижа. Рядом была вторая примятая подушка, с нее совсем недавно, как только прозвучал набат, подняла голову Антуанетта де Форвиль, которая через герцога Монпансье договорилась, что за ее любовником-гугенотом придут убийцы. Но герцогу было не до того. Возня в Лувре затянулась не на один час, к тому же одни из гугенотов ухитрился разрядить в него пистолет и попал в голову. Рана оказалась пустячной, но вывела герцога из строя на добрые полчаса, и теперь он ходил по дворцу с перевязанной головой и спрашивал всех, покончили ли с Ларошфуко, Телиньи и другими, совершенно забыв, о чем говорила ему госпожа де Форвиль. Это и спасло Шомберга.

На столе рядом с кроватью громоздилась гора пустых бутылок, на стуле лежали одежда, перевязь и шляпа. Матиньон схватил две бутылки и разбил их вдребезги, одна об другую, потом еще две. Пусть та мегера там, внизу, думает, что началась борьба. Лесдигьер перевернул вверх ногами стол. Шомберг замычал и пошевелился. Матиньон рывком сдернул с него одеяло. Шомберг открыл глаза и вытаращил их от удивления, увидя друзей. Он уже хотел выразить им неудовольствие по поводу вторжения или, наоборот, высказать радость; то и другое было неприемлемо, и Лесдигьер поспешил зажать ему рот ладонью.

Шомберг уставился на него и захлопал глазами.

— Молчи и не говори ни слова что бы, ни случилось и что бы, ты ни услышал, — зашептал Лесдигьер ему на ухо. — Убивают всех гугенотов по приказу короля. Мы пришли сюда, переодевшись в католиков, кажется, мы кого-то опередили, потому что должны были прийти за тобой. Любовница тебя предала, ты для нее — еретик и безбожник, которого следует насадить на пику и вышвырнуть в окно. А теперь делай вид, будто сопротивляешься и ори во всю глотку.

— Вставай, грязная свинья! — вскричал Матиньон. — Пришел твой последний час!

И рывком сорвал кровать с места, несмотря на то, что она была привинчена к полу. Лесдигьер опрокинул пару стульев. Шомберг, тут же уяснив суть происходящего, сдернул с кровати белье и разбросал его по полу.

— Кто вы такие? — закричал он. — Что вам от меня нужно?

— Скоро ты узнаешь об этом, когда там, на берегу Сены, тебе перережут глотку и швырнут в реку, как твоих собратьев!

— На помощь! — завопил Шомберг и затопал по полу ногами. — Убивают! В дом пришли убийцы!

— Живо одевайся! — крикнул Матиньон. — Но если ты сделаешь попытку к сопротивлению, мы перережем тебе горло прямо здесь!

— Одевайся же! — заторопил его Лесдигьер, подавая ему одежду. — Чего доброго, сюда нагрянут с минуты на минуту настоящие убийцы!

Шомберг кивнул и быстро оделся, в то время как его друзья расшвыривали по комнате мебель, топали сапогами и разбрасывали повсюду белье и предметы одежды, не переставали при этом кричать «Смерть гугенотам во славу господа» и «Да здравствует месса!», Матиньону вздумалось при этом уронить еще и шкаф, но лучше бы он этого не делал, потому что произвел такой грохот, что бедная госпожа де Форвиль истошно закричала и стала торопливо подниматься по лестнице, желая узнать, что сталось с ее апартаментами.

Подойдя к дверям, она в ужасе остановилась, будто наткнулась на невидимую преграду, и снова вскричала, схватившись за голову руками. Ее спальня, в которой она помимо Шомберга принимала множество других мужчин, представляла картину ужасающего разгрома. Можно было подумать, что здесь только что прошли орды Тамерлана [25].

— Святой боже! — возопила графиня, расширенными от ужаса глазами оглядывая «будуар», напоминающий развалины Константинополя после разграбления его турками [26]. — Лучше бы вы убили его здесь, на месте, спящего! Один удар кинжалом в сердце — и все было бы кончено…

— Помолчите, мадам, — оборвал ее Матиньон. — Помнится, вы сами просили избавить вас от крови.

Услышав торопливый стук каблучков графини, друзья теперь держали отчаянно сопротивляющегося Шомберга под руки — один с левой, другой — с правой стороны.

— Шлюха! Подлая тварь! — бесновался Шомберг, пытаясь вырваться и задушить свою любовницу. — Куда ты подевала мое оружие? Продажная шкура! Будь ты проклята! Змея! Я лежал в одной постели со змеей! Но Господь не простит, он увидит черные деяния и заставит тебя гореть в аду без покаяния!