Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

Носилки короля подвесили меж двух лошадей, и, сидя в них, он обращался к солдатам: напоминал им о Нарве, викториях в Польше и Саксонии. Король обещал: еще одно усилие — и русские разбегутся, как бежали они под Нарвой... Придет окончательная победа, и далекой Швеции они принесут на своих штыках почетный мир.

Солдаты слушали своего короля, стоя в строю в обтрепанных кафтанах, в разбитой обуви. Но ряды их были по-прежнему сплоченны — железные ряды непобедимого воинства викингов. Каждый из этих ветеранов стоил десятка рекрутов! Не может быть, чтобы русские новобранцы устояли против его испытанных в боях воинов! Нет, Карл, осмотрев войско, в самом деле был уверен в неминуемой виктории.

— У нас мало хлеба, вина, нет запасов, одежда ваша поистрепалась. Русские обозы ломятся от всего этого. Пойдемте и заберемте все это у них! — обращался Карл к своим гренадерам. Оглушительные приветствия были ему ответом. Шведские солдаты по-прежнему верили в счастливую звезду своего короля.

К полуночи король велел дать войскам краткий отдых. Солдаты ложились прямо в ковыльную траву. Иные забывались кратким тревожным сном, иные собирались кучками у небольших костерков, вспоминали свою далекую родину. В Швеции сейчас долгие белые ночи, прохладой веет от заснувших недвижных озер, тихо колышут свои вершины высокие сосны. Солдаты с тоской смотрели на черное низкое южное небо, вслушивались в безудержный перезвон кузнечиков в сухой ковыльной траве.

Король тоже не спал. Карл велел сделать себе перевязку и кликнул сказителя Гутмана. Пока лекарь накладывал на раненую ногу свежую повязку, Гутман сказывал королю древнюю сагу о Рольфе Гетрегсоне, одолевшем русского волшебника на острове Ретузари и впоследствии покорившем русскую и датскую землю.

— Наш король явно примеряет к себе лавровый венок Рольфа Гетрегсона! — насмешливо шепнул Гилленкрок Левенгаупту. Тот лежал, укрывшись плащом, у костра, разведенного драбантами, и, казалось, не слышал. Гилленкрок уже и сам стал засыпать, когда генерал вдруг с горечью отозвался:

— Вечный фантазер! Боюсь одного: не стала бы Швеция завтра несчастной от больных фантазий своего короля!

— Чего это они там орут, господин капитан? — Молоденький прапорщик Сергей Белозеров, вызвавшийся идти в дальний дозор вместе с Романом, высунулся из канавки, где они укрывались под самым носом у шведа.

— Ложись, дура!— сердито прошипел Роман, и в самое время. Мимо как раз проезжал разъезд рейтар из команды принца Максимилиана Виртембергского.

— Король обещает в русском обозе вино и девок, Иоганн!— рейтар говорил хрипло по-немецки.

— Ну что же, после великого поста всегда праздник!— хохотнул в ответ его товарищ.

«Непременно пойдут! — ожгла Романа догадка.— Сегодня и пойдут. Даже не вертаются с поля в лагерь... Непременно пойдут!»

С тем донесением Роман отправил к Меншикову прапорщика. Тот ящерицей юркнул к Яковецкому лесу, где стояли коноводы с лошадьми. Роман проследил, как прапорщик благополучно достиг леса, затем снова обернулся к шведской позиции. Приветственные крики там стихли, наступила тишина, и тишина та была страшнее шумных виватов — тишина перед кровавой сечей. Хотя Роман бывал уже не в одной баталии, сердце на минуту екнуло, когда подумал, что завтра, может, его настигнет слепая пуля. В расцвете жизни кому умирать хочется, когда впереди ждет Марийка и ее улыбка, и глаза, и счастье? Но он тотчас отогнал от себя эту тревожную и суетную мысль о неприятельских пульках и стал думать о поручении от самого Александра Даниловича — не упустить первого движения шведа.

— Чаю, двинется швед ночью! Для него ночной бой выгоден. У шведа дисциплина, у наших — обычная суматоха. Нагрянет нежданно — побежим в подштанниках, как дивизия Репнина под Головчином. Потому зрите в оба! — строго напутствовал Меншиков отборных офицеров из своего лейб-регимента, рассылая их в офицерские дозоры.

Роман, гоня дрему, вглядывался в огни шведского лагеря, вслушивался в доносящиеся оттуда звуки.

Вот раздался грохот подвозимых из люнетов шведских орудий и зарядных ящиков. Первое, второе, третье, четвертое...— считал Роман орудия, снятые, видимо, с артиллерийских позиций у полтавского вала.

«И все?» — озадаченно подумал Роман, не знавший, что у шведов пороха и снарядов хватило только на четыре орудия и что поэтому три десятка орудий остались в бездействии в шведском лагере. Для прикрытия лагеря и своих укреплений у Полтавы Карл оставил две тысячи шведов, а также запорожцев и мазепинцев (сам Мазепа сказался больным и отлеживался во время баталии в своем шатре). В поле же шведский король вывел двадцать четыре тысячи природных шведов и, кроме того, наемные отряды волохов и немцев.

Роман, как и другие дозорные, не мог, само собой, знать всех расчетов шведского короля, потому столь малое число шведских орудий его смутило и он стал уже сомневаться, не поспешил ли он послать Белозерова со своим донесением. Как вдруг около двух часов над шведской позицией словно пролетел порыв ветра: солдаты стали подыматься и строиться в колонны, кавалеристы вскочили на коней, и вся масса шведской армии пришла в несомненное движение. Уже не таясь от шведских разъездов, Роман бросился к коноводам: потребно было предупредить светлейшего о начале шведской атаки.

В русской армии дни накануне баталии прошли в непрерывном окапывании. Переправившись двадцатого июня у Петровки через Ворсклу, армия по приказу Петра тотчас создала предмостное укрепление. Подвинувшись вслед за тем к Семеновке, русские снова окопались, и, наконец, выйдя к вечеру двадцать четвертого июня к деревне Яковцы, на главную позицию, русская армия за одну ночь соорудила ретраншемент, состоявший из трехметрового вала и глубокого рва.

«Русские окапываются — значит, боятся!»—самонадеянно заключили Карл и Рёншильд, узнав от своих конных разъездов об окопных работах армии Петра. На другой день эти разъезды уже не были допущены к русской позиции драгунами Меншикова, прочно оседлавшими широкую прогалину меж Яковецким и Будищенским лесом. Под прикрытием конницы Петр повелел на этой прогалине соорудить шесть поперечных редутов, а еще четыре редута сделать «в линию к неприятелю», дабы разрезать шведскую армию надвое.

Впоследствии теоретики и историки военного искусства, начиная с маршала Франции Морица Саксонского, долго будут поражаться новой и необычной не только для своего времени, но и для последующей военной мысли инженерной подготовке поля будущего сражения. Но для самого Петра, прирожденного инженера и техника, в сей полевой фортификации не было ничего чудесного, а все было необходимым и обязательным. За годы войны русские хорошо осознали силу первого ошеломляющего удара шведов, когда они бросались вперед с фурией древних викингов. Так они громили и русских, и поляков, и саксонцев. Нужно было смирить этот поток, разбить его на отдельные ручейки, пропустить его сквозь сито редутов.