Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

То была первая мысль Петра, когда он распорядился строить редуты. Другая же мысль была связана с внезапностью шведских атак. При той нехватке пороха, что была у шведов под Полтавой, о чем согласно твердили все перебежчики и пленные, выгоден для шведов был ночной бой, с его внезапностью, неразберихой и суетой. И линия редутов, предупреждая внезапную атаку на главный лагерь, давала время русской армии стать во фронт. С Петром были согласны и опытный, осторожный Шереметев, и горячий и пылкий Меншиков.

— Сразу за редутами станет твоя конница, Данилыч, перед ретраншементом — пехота Бориса Петровича и артиллерия Брюса, а в самом ретраншементе останется добрый резерв! — подвел Петр вечером двадцать пятого июня черту подо всем, что говорилось на военном совете. В тот час он был тверд и уверен в себе и войсках.

— Господин генерал! Идут!— выкрикнул Роман, издали узнавший Меншикова по его громкому горловому голосу. Один только Александр Данилович мог так разговаривать перед молчаливым строем драгунских полков.

— На начинающего бог! — ответил Роману не Меншиков, а долговязый всадник, нескладно, по-пехотному сидевший на лошади. Роман понял, что в темноте не различил царя.

— Ну, Данилыч, с богом! — Петр машинально перекрестил своего любимца и добавил сердито: — Да смотри, особливо не зарывайся! Не угоди в шведский капкан! — Не дослушав ответ Меншикова, царь завернул коня и затрусил рысцой к ретраншементу, где была уже выстроена на валах русская пехота.

— Молодец, новгородец! После боя серебряная чарка за разведку! — весело сказал Данилыч, обратись к Роману. То была старинная, еще старомосковская награда за удачную разведку:

В этот миг все услышали приближающийся гул. Шла тяжелая шведская кавалерия, шла так, как ходила она по полям Европы уже целое столетие, со времен Густава Адольфа. Кровь викингов и фанатичный дух пуритан создали эту непобедимую шведскую конницу. Всему миру ведомо было: в первую атаку она бросалась с такой яростью, что все сметала на своем пути. В атаку шли железные рейтары, чьи лица были покрыты шрамами девятилетней войны. Казалось, этот могучий вал сокрушит на своем пути любое войско.

Но на сей раз слепое бешенство и безрассудная отвага разбились о суровый рационализм инженерной фортификации. Эти столь неожиданно выросшие словно из-под земли редуты разбили монолитную массу шведской конницы на отдельные отряды. С редутов ударили пушки и ружейные залпы пехотных батальонов. Прорвавшихся в промежутках между редутами рейтар в упор встретила картечью конная артиллерия. Десятки рейтар упали под градом картечи. Но такова была фурия первой атаки рейтар, что уцелевшие прошли и сквозь картечный огонь.

В предутреннем тумане, увеличивающем размеры и всадников, и лошадей, мчащиеся в атаку рейтары казались зловещими великанами.

Роман с тревогой обернулся, оглядел строй своего эскадрона. Но нет, никто не попятился, не завернул коня. Афоня, перехватив его взгляд, хищно оскалил зубы: не боись, не подведем!

В этот момент хрипло рявкнул голос светлейшего:

— Драгуны! Так их м..! В палаши!

Коротко протрубили горны, и дрогнула полтавская земля: семнадцать драгунских полков Меншикова устремились навстречу шведам. Рубка была недолгой, но яростной. Роман только и помнил, как застрелил из пистолета в упор высоченного рейтара, а затем сбоку что-то толкнуло его, он потерял стремя и чуть не вылетел из седла. Пока Роман снова прочно уселся в седло и нашел стремя, шведы уже завернули назад и пошла другая, веселая рубка — в преследовании.

Драгуны, увлекшись преследованием, вырвались притом даже за линию редутов. Но здесь русских поджидали колонны шведской пехоты. Кавалерию Меншикова встретил такой мощный залп, что сотни лихих драгун свалились с лошадей. Упал и светлейший. Роман подскакал к нему, когда Меншиков, чертыхаясь, вылезал из-под убитой лошади. Увидев Романа, он заорал: «Коня мне!» Роман соскочил и отдал коня. А через минуту Данилыч снова уже чертом мчался перед фронтом драгун навстречу рейтарам.

И эта атака рейтар, которую Роман, оставшись спешенным, наблюдал с вала одного из редутов, куда вскарабкался, дабы не быть задавленным под копытами лошадей, была отбита.

Солдаты-белгородцы с редута обстреливали скачущих назад рейтар. Подобрав ружье убитого солдата, выстрелил и Роман, да столь удачно, что свалил шведского офицера. Лошадь у шведа, должно быть, была добрая — стала как вкопанная возле упавшего хозяина. Роман кошкой перемахнул через ров, окружавший редут, схватил коня под уздцы. И тут услышал слабый стон шведа. Он нагнулся, при свете луны (шел еще только пятый час ночи) увидел бледное, совсем еще мальчишеское лицо. Швед открыл глаза и с таким страхом уставился на Романа, что тому самому стало неловко. Он поднял обмякшее, бессильное тело стонущего шведа, перекинул его, как куль, через коня и вскочил в седло.

— Доставил пленного шведского офицера! — отрапортовал Роман Меншикову, снова гарцевавшему перед строем выстроенных для новой атаки драгун.

— Молодец, Корнев! — Данилыч был в ударе.— Только извини, братец, коня тебе вернуть не могу. Подо мной уже и твоего убило! — И светлейший расхохотался так задорно, как смеется человек, который наверное знает, что с ним сегодня ничего не случится.— А теперь — марш к государю с поручением: скажи, что мы здесь и на редутах побьем шведа. Пусть только нам господин фельдмаршал Борис Петрович пехоту свою в сикурс приведет. Не то конница второй час в великом огне бьется.— Меншиков весело обернулся к офицерам своего штаба: — А Борис Петрович, почитаю, в шатре еще кофей пьет!

Офицеры штаба светлейшего дружно расхохотались. Во-первых, они смеялись так, как обычно смеялись кавалеристы над пехотой, а во-вторых, они единодушно были убеждены, что их Александр Данилович за свои виктории и немалые воинские подвиги заслужил звание фельдмаршала не менее, чем Шереметев.

— И возьми с собой четырнадцать вражеских знамен, захваченных у неприятеля в жестокой баталии,— добавил Меншиков.— Да прихвати вот этого молодца! — Светлейший указал на сурового вида старого драгуна.— Рекомендую: Авраам Иванович Антонов первым в сей день взял трофей — полковое знамя.

— А что же с раненым пленным? — тихо спросил Роман.

Меншиков мельком взглянул в бледное лицо шведа, поморщился, словно от зубной боли:

— Сами сюда пожаловали, черти! А вообще — жаль мальчишку! Доставь его в лагерь к лекарю. Коль стонет — жив будет!

Странная тишина, установившаяся за первыми конными атаками шведов, так лихо отбитыми драгунами Меншикова, объяснялась полным недоумением, воцарившимся в шведском штабе: что же делать дальше перед этими нежданными редутами? Эти укрепления перед основной линией русских противоречили всем правилам тогдашней военной тактики. К тому же редуты не были выявлены вовремя шведской конной разведкой, и потому Рёншильд на правом фланге шведов сердито распекал офицеров своего штаба, а на левом фланге возле Будищенского леса Гилленкрок выслушивал столь же язвительные замечания от возлежавшего в носилках короля.