Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

Капитан-лейтенант Соймонов, посланный на лодке в поиск к деревне Мелькиле, сумел взять языка-шведа, который в одиночку тихо баловался вечерней рыбалкой. Полонянник объявил, что он мирный пекарь, и клятвенно утверждал, что, окроме армейской пекарни, в Мелькиле никаких воинских частей боле нет. Принес он и еще одну весть: у шведов после сдачи Або поменяли командующего. Вместо склонного к ретирадам Либекера армией командовать стал горячий и упрямый Армфельд.

— А я-то все не понимал, отчего это мой старый знакомец Либекер такую великую отвагу проявил и стал твердой ногой меж озерами! — покачал головой Федор Матвеевич,— А вот теперь все ясно. Так что торопись, князь Михайло, в час высадки. Сей Армфельд не старина Либекер, не даст тебе много времени, тотчас сам атакует.

После полуночи 6 октября 1713 года шесть тысяч охотников Голицына (людей кликнули из разных полков) были рассажены на плотах, и едва забрезжил рассвет, как флотилия осторожно отвалила от берега, выстроившись в три колонны. Первые две версты шли в столь густом тумане, что с одного плота с трудом различали впереди идущий. Туман сей был и полезен, и губителен. С одной стороны, туман надежно прикрывал русский маневр от шведов, а с другой — в этом же тумане можно было легко заблудиться и пристать прямо к шведскому лагерю. Князь Михайло вспоминал свою давнишнюю баталию при Добром, когда в таком же вот густом тумане заблудился генерал Пфлуг со своими драгунами. Лязгая зубами от стужи и великой сырости, Голицын приказал поднять зажженный фонарь на мачте своего плота, дабы правая и левая колонны не сбились с курса.

Однако ни Бутурлин, ни Чернышев не подвели, и все три русские эскадры почти одновременно подошли к берегу. Разбуженные караулом, бравые пекари и не думали сопротивляться и при виде вырастающих из тумана сотен русских плотов бросились бежать в шведский лагерь. Однако генерал-адмирал справедливо говорил, что Армфельд не чета ленивому и нерасторопному Либекеру. Как только до него дошла весть о русском десанте, новый шведский командующий поднял три полка драгун и самолично повел их к Мелькиле. Однако в тумане Армфельд не разглядел еще подходившие к берегу колонны Чернышева и Голицына и, пройдя через деревню, атаковал правую колонну Бутурлина, которая первая высадилась с плотов на песчаный берег. Первый гренадерский, Московский и Троицкий полки отбили конную атаку шведов таким жестким огнем, что Армфельд не решился атаковать боле в конном строю, спешил своих драгун и вступил в перестрелку с русскими, дожидаясь подхода спешно вызванных пехотных полков. Однако первой пришла на поле баталии не шведская пехота, а отряды Чернышева и Голицына, которые сомкнулись, зашли крылом через Мелькиле во фланг шведам и открыли такой дружный огонь, что шведские драгуны в панике бросились к лошадям и, несмотря на все приказы и уговоры Армфельда, пытавшегося остановить их, ретировались прямо к Таммерфорсу. Подошедшая же с опозданием шведская пехота встретила перед собой уже все три русские колонны, построенные в одну линию. Разгорелся фронтальный бой, во время которого шведы дважды опрокидывали охотников и прорвались уже было к самым плотам, когда русские обошли их с обоих флангов и стали заходить в тыл. «Обошли!» — раздалось среди шведских солдат зловещее слово, и ни Армфельд, ни его офицеры не могли боле сдерживать своих солдат, которые пришли в полную конфузию и, по реляции Михайлы Голицына, «обратились, как зайцы, в бегство по лесам».

В это время на холмах, отделявших Мелькиле от шведского лагеря, появилась густая туча пыли. Шли новые полки конницы.

— Горнисты, тревогу! Всем в строй! — Князь Михайло помчался снова выстраивать свои полки в правильную линию, но в это время увидел, как с тех холмов на полном аллюре уходит шведский офицер, а за ним гонится, размахивая арканом, не кто иной, как Кирилыч.

Голицын ухватился за подзорную трубу, и сомнения его рассеялись — коли за шведом гнался Кирилыч, стало ясно, что та конница на холмах не шведские рейтары, а русские драгуны, переправившиеся через реку с фронта. И с холмов, и с околицы деревни русские драгуны и солдаты с любопытством смотрели на неслыханное состязание. Швед уходил наискосок от деревни через луг к таммерфорсской дороге и, казалось, Кирилыч уже не догонит офицера, когда вдруг в воздухе мелькнул длинный татарский аркан и выдернул шведа из седла. Грохнувший наземь офицер с ужасом ждал удара драгунского палаша, но вместо этого Кирилыч склонился над ним и сорвал с головы офицера роскошный парик.

— Ай да Кирилыч! — звонко расхохотался князь Михайло, с облегчением опуская подзорную трубу.— Достал-таки себе новую шевелюру! — И по этому облегченному смеху своего генерала и его штаб, а затем и строящиеся солдаты поняли, что баталия закончена и виктория полная. И в самом деле, с холмов спускалась уже целая кавалькада во главе с генерал-адмиралом. Князь Михайло поспешил навстречу отдать рапорт.

Но Федор Матвеевич рапорта не принял, а обнял князя Михайлу по-отечески и расцеловал троекратно.

— Вижу, вижу, батюшка, что из тебя не только генерал, но и моряк отменный. В таком тумане не заблудиться токмо опытный шкипер может! Впрочем, и мы,— он добродушно рассмеялся,— тоже не дремали. Яков Вилимович своими пушками сбил шведскую батарею у брода, а наши драгуны приняли ледяную купель — перешли брод и атаковали шведа в конном строю. Ну а вахмистр-то, вахмистр, сам, чаю, видел — раздобыл-таки, шельма, парик! Нет, что ни говорите, а надобно наградить вахмистра!

Вскоре после виктории генерал-адмирал, сочтя, что кампания закончена, сдал команду Голицыну и отправился в Петербург со многими трофеями, взятыми у Пелкане. А Голицын пошел к Биернеборгу, где и стал тремя отрядами на зимние квартиры, выдвинув против шведов густую кавалерийскую завесу.

Князь Михайло расположился на винтер-квартирах широко и надолго. В Тавастгусте были открыты походный магазин и госпиталь, из подошедших от Киева (после «вечного мира» с турками) конных полков была налажена драгунская почта до самого Выборга, так что письма из Петербурга уже на третий день лежали на столе командующего. Дабы прочнее «отлучить» финнов от Швеции, был издан универсал, где говорилось, что русским войскам запрещено делать всякие незаконные реквизиции и конфискации и потому жители могут жить без всякой печали. По своему войску Голицын отдал грозный приказ, строго запрещавший разные грабежи и поборы с местного населения. Виновные наказывались палками перед строем.

И очень скоро финские крестьяне, увидев, что русские привели в страну не каторжников и колодников, а самое что ни есть регулярное войско со строгой дисциплиной, сами стали доставлять этому войску мясо, молоко, хлеб, получая за все расчет в царских рублях и немецких талерах.