Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

Все это король осознал не хуже Рёншильда, но он стремился поддерживать в своих офицерах и солдатах чувство постоянного превосходства над русскими и потому всячески подчеркивал свое презрение к противнику, хотя в глубине души уже после Доброго понимал, что все его расчеты на то, что русские побегут перед ним, как они бежали под первой Нарвой, провалились, а следовательно, рушилась и его надежда спокойно дойти до Москвы, как зайцев гоня перед собой русские полки.

И если еще в Минске он самоуверенно говорил Гилленкроку: «Мы теперь на прямой дороге к Москве и безусловно дойдем до нее!»— то теперь с каждой стычкой, а они становились все чаще и ожесточенней, с каждым новым докладом Гилленкрока, что хлеба в обозе все меньше и армию скоро станет нечем кормить, король начинал сознавать, что затеянное им предприятие является не только трудным, но, пожалуй, несбыточным, и все же, как азартный игрок, не собирался признать свой проигрыш, пока не будет брошена на кон последняя кость.

Отсюда и то сложное раздвоение королевской натуры; на людях он продолжал твердить о скорой победе, а укрывшись в своей палатке, мрачно размышлял о поражении. Он стал еще более замкнут, молчалив, неохотно посвящал даже самых близких генералов и советников в свои расчеты и планы. Король знал, что солдаты верят в него и пойдут с ним до конца. Но он узнал также, что есть предел человеческим возможностям. Аскет по натуре, Карл XII умел преодолевать многие лишения и трудности и был убежден, что смысл жизни в преодолении бесконечных препятствий на пути к конечной цели. Именно так протестантские капелланы воспитывали и шведских солдат (недаром церковная служба в армии справлялась дважды в день в любую погоду). Но когда на биваке король взял у одного солдата кусок хлеба и попробовал хлеб с лебедой, он чуть было не подавился. Правда, Карл не показал и вида, доел хлеб и весело заметил окружающим солдатам, зная, что солдатская почта разнесет его слова по всей армии: «Что ж, этот хлеб и впрямь не сдобная булка, но есть-то его можно!» По докладам армейских врачей он знал, что в иных частях третья часть солдат вновь, как и в июне, мучается кровавым поносом. Король обругал Гилленкрока, но тот только развел руками: «Хорошо еще, ваше величество, что в армии есть хотя бы такой хлеб!»

И Карл, и его начальник штаба очень рассчитывали, что русские перестанут вести скифскую войну и разорять все, отступая в пределы России. Но вот перешли пограничный- рубеж и увидели первую сожженную уже не белорусскую, а русскую деревню Стариши, причем драбанты короля, ворвавшись в деревню, поймали двух поджигателей. К удивлению короля и его штаба, то были не солдаты, а мужики из той самой деревни Стариши, которые, отправив своих баб и ребятишек в лес, подожгли собственные избы, дабы не достались неприятелю. Когда же после ожесточенного авангардного боя у Раевки шведы вошли в небольшое местечко Татарск, что на Смоленской дороге, то с крутого холма король и его свита увидели, по словам очевидца, что «вся местность кругом стояла в огне; горизонт окаймлялся горящими селами, воздух был так полон дымом, что едва можно было видеть солнце; опустошение распространилось уже до Смоленска». А за небольшой речкой Городней виднелись русские драгуны, готовые дать новый отпор шведскому авангарду.

Более сомнений у Карла XII после этой рекогносцировки не было: царь приказал жечь в собственной стране! Тем же вечером Гилленкрок вновь доложил королю, что в иных полках уже три дня солдаты вообще не видели хлеба и питаются сырым зерном, перемолотым ручными мельницами.

— Это еще ничего! — встретил мрачное сообщение король.— У меня есть для вас гораздо худшая новость! У моих драбантов совсем нет фуража для коней!

По своему обыкновению, король больше думал о лошадях, чем о людях, поскольку без лошадей дальнейший поход был невозможен, и это обстоятельство не могла преодолеть даже его железная королевская воля. Впервые за многие годы, проведенные с Карлом после того, как они восемь лет назад покинули Швецию, Гилленкрок увидел своего короля беспомощным и растерянным. И уже не как король и великий полководец, а как обычный смертный, Карл поднял на своего начальника штаба голубые тоскливые глаза и потерянно спросил:

— Куда мы пойдем дальше, Гилленкрок?

Многое пронеслось, должно быть, за ту минуту, пока он обдумывал свой ответ, в голове Гилленкрока. Ведь сколько раз железный король отвергал до того его мудрые советы. И тогда в Саксонии, когда он предлагал Карлу XII заключить скорый мир с Россией, и недавно в Польше, когда он и Пипер предлагали перейти в Прибалтику, поближе к морю, к коммуникациям со Швецией... Все эти предложения были отвергнуты королем во имя сумасбродного плана похода на Москву, плана, по которому даже ему, Гилленкроку, король не дал подробного разъяснения. И теперь он требует совета, куда идти.

Гилленкрок пожал плечами и ответил холодно:

— Я не могу дать вам совета, сир, пока не буду знать подробностей вашего общего плана.

И здесь Карл поистине ошеломил своего начальника штаба. По-прежнему честно глядя ему в глаза, король прошептал:

— У меня вообще нет никакого плана, Гилленкрок...

— Ваше величество изволите шутить!— Гилленкрок ответил языком придворного, хотя по тону короля уже понял, что Карлу не до шуток.

— Нет, я не шучу!— Карл встал с походного барабана, заменявшего ему кресло.— У меня действительно пет плана, Гилленкрок. Потому идите, подумайте и дайте мне совет!

Ошеломленный начальник штаба шведской армии, ныйдя из королевской палатки, опрометью понесся к фельдмаршалу Рёншильду с неслыханным известием: «У короля нет плана дальнейшей кампании!»

Фельдмаршал встретил, однако, Гилленкрока с олимпийским спокойствием:

— У короля никогда и не было никакого плана. Его величество привык воевать как король, а не как генерал. Война для него музыка пуль и приятное королевское развлечение. Всей армии ведомо, что победные планы короля па деле разработаны мной, Рёншильдом. Кто, как не я, предложил королю план, по которому сломили хребет Дании; разве не по моему плану разгромили русских под Нарвой? Не кто иной, как я, своей викторией при Фрауштадте расчистил королю путь в Саксонию! Да, именно я предложил королю и этот поход — поход на Москву! Вы в своем главном штабе, Гилленкрок, выполняете в сущности мои, а не королевские предначертания!— Рёншильд горделиво вскинул голову.

— Хорош же ваш план, фельдмаршал, коль он завел нас в такой тупик под Смоленском! — желчно ответил Гилленкрок.

— Скажите на милость, завел в тупик! Это у вас в голове туман и тупик, Гилленкрок! На деле тупика нет и в помине! Смотрите...

Фельдмаршал насильно схватил Гилленкрока за руку и буквально подволок его к карте, уже расчерченной им красными и синими линиями.