Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

Сентябрь в том году стоял небывало холодный, и Петр невольно поежился от ледяного ветра, дующего, должно быть, с Балтики. Однако же солдаты и под ледяным ветром держались браво: грудь колесом, ружье на караул, глазами ели Петра. Поздоровались бодро, весело. «С такими молодцами да Петербург шведу отдать! Не бывать этому! Пусть старые пни в Москве об этом и не мыслят!» Петр сам повеселел, подозвал офицеров, среди которых был и Роман. И вдруг Роман похолодел — царь уставился прямо на него.

— Так это твой эскадрон шведского генерал-адъютанта Канифера в Смолянах пленил и ослобонил принца Дармштадтского? Молодец! Где ныне служишь?

Роман замялся было, а потом — была не была — взял да и пожаловался царю на свою новую секретарскую службу.

— Боевого офицера и в секретари? Да как это ты, Данилыч, додумался такого молодца секретаришкой к принцу определить?— весело обратился Петр к подскочившему Меншикову.

Но Меншиков по царскому тону уже понял, что разноса не будет, и потому ответил с твердостью:

— А твоим же указом, государь, я над своей командой волен! Аль я не полный генерал от кавалерии? Да и принцу в адъютанты не старичок какой-нибудь нужен, а самый что ни на есть боевой офицер.. Принц у нас горячий, пылкий, а этот молодец его вдругорядь под Головчином спас. Принц сам драгуна к награде представил, да за Головчино никому награды не вышло, вот молодец, чаю, и заскучал, уходить от принца собрался!— Меншиков весело подмигнул Роману.— А потом, сам рассуди, государь, где я найду боевого офицера, который по-немецки свободно кумекает? Да их у меня днем с огнем не сыщешь. Разве что Гаврила Иванович Головкин из своей иностранной конторы какого-нибудь старца пришлет! И то, каюсь, не усмотрел, что сей молодец в охотники записался. Немедля верну его к принцу!— И Меншиков добавил с веселой ехидцей:— У господина поручика принц наш отменные уроки русского языка берет. Вечор сам слышал, как его высочество лаялись с интендантом: ну совсем по-нашему, по-природному!

Петр хохотнул от шутки, весело положил руки на плечи Романа и с высоты своего роста пробасил:

— А ведь светлейший прав! Толмачи в конторе Гаврилы Ивановича Головкина имеются, да вот боевых офицеров там нет. А принц у тебя боевой, ученый. Нам сейчас такие генералы вот как нужны! Под Головчином кто голову не потерял, прикрыл Могилевскую дорогу арьергардом? Твой принц! А ты сию голову спас, — за то честь тебе и хвала, и будет награда! Выучишь немца природной речи — тогда и в полк! Да не поручиком,— Петр поднял в улыбке котовые свои усики.— За Канифера и за принца получишь чин ротмистра!— И, обратись к Меншикову, уже приказал властно:— А в поиск сего молодца не пускать! Мне принц для совета потребен, а какой из него советчик без толмача?

Так снова .переменилась судьба Романа. И хотя капитанский чин радовал и товарищи поздравляли, а все было жаль, что не пришлось вернуться в родной полк.

После смотра охотников Петр взбежал на крыльцо, зябко поеживаясь, но веселый и довольный: такой бодростью и отвагой веяло от этих молодцов, шедших в опасный и трудный поиск по доброй воле. Особо же ободрило, что охотников таких в армии было много, и, следовательно, когда генералы докладывали, что полки рвутся в бой, они докладывали ему чистую правду. Петр снова сел за стол, подвинул чернильницу. Надобно было писать протест в Лондон по делу об аресте графа Матвеева. Возможно, оттого, что писал письмо после смотра офицеров-охотников, письмо английской королеве Анне вышло достойным (было не раздраженным и не робким, а именно письмом государя, правившего целой частью света):

«Мы не можем не передать, с каким неудовольствием и удивлением мы узнали из письма. Андрея Матвеева, нашего посланника при Вашем дворе, что его, после прощальной аудиенции у Вашего Величества, остановили в Лондоне посреди площади, как вора».

Петр задержал перо и подумал: хорошо, что письмо сие он пишет не в слепом запале и ярости, которая охватила его при нечаянном известии об аресте Матвеева, у которого изорвали платье, избили слуг, сломали карету. В запале, повинуясь лишь слепому чувству, Петр мог бы, пожалуй, и пресечь отношения с Англией. Но в том-то и дело, что он был не частным лицом, а главой огромного государства, ответственным за судьбы оного. Порывать отношения с Англией в тот момент, когда шведы стояли у границ России, было нельзя, никак нельзя! Ведь вся основная торговля с Европой велась в эти годы войны через Баренцево и Северное моря, а в последнем господином был флот ее величества. Но вот о международном праве напомнить англичанам было можно, и напомнить следовало: «По международному праву... следовало бы строго наказать виновников подобного насилия, даже в случае, если бы оно было произведено против частного лица, не имеющего звания посланника. Но всего гнуснее то обстоятельство, что, когда упомянутый наш посланник своими криками привлек несколько человек, которые хотели освободить его из рук оскорбителей... власти распорядились отвести его в тюрьму... под тем предлогом, что он должен купцам 50 фунтов стерлингов...— Петр саркастически усмехнулся. Да, невысоко же котируется Россия на лондонской бирже, ежели требуют с русского посла столь ничтожную для его ранга сумму, да еще до истечения срока кредита! И уже раздраженно продолжал: — Посему, так как это преступление, никогда до сих пор не совершавшееся против особы посланника, особенно при дворах, где долженствует соблюдаться международное право,—«представляю,— мельком подумал Петр,—как в сем месте вытянется лицо сэра Витворта, великого воителя за соблюдение принципов права», — оскорбляет наше величество, мы вынуждены просить у Вас удовлетворения, равносильного оскорблению,— приказать подвергнуть самой строгой каре виновников и их сообщников, которые, по-видимому, хотели этим насилием разорвать старинные связи, существующие между нашей и вашей державой.—И подписал: — Дано в лагере при селе Соболеве, 17 сентября 1708 года. Петр».

Через два дня пришло важное сообщение от капитана Волкова, возглавившего отряд охотников. Бравый семеновец дошел со своим отрядом до Орши, по шведов там не нашел. Тогда он переправился через Днепр и в деревне Тулиничи в конном строю побил шведских фуражиров, грабивших деревню, и взял пленных. От них и дознался, что Левенгаупт скорым маршем идет к Днепру и собирается переправиться через эту реку. При этом известии, не собирая воинского совета, Петр свернул лагерь у Соболева и поспешил наперехват шведам. Проводником летучего корволанта вызвался быть еврей-маркитант, незадолго до того прибывший в русский лагерь с обычным своим нехитрым товаром: пуговицами, ремешками, гнилыми нитками и конечно же крепко разбавленной водкой, кою маркитант именовал не иначе как гданьской. Маркитант этот, как потом вспоминали, сам, без вызова, явился в русскую штаб-квартиру и смело заявил, что был недавно за Днепром в лагере Левенгаупта и может привести русских к тому лагерю.