Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

Через час бригада Анненкова вышла из Батурина и двинулась навстречу Меншикову с гетманским «кумплиментом». Как только русское войско скрылось за лесом, собрался в скорый путь и Мазепа. Он спешил со своим войском в Короп, а оттуда к Десне.

«Гетман ведет нас биться со шведом и не пустить ворога за Десну!»—говорили меж собой рядовые казаки. И только некоторые старшины усмехались — и Герцики, и Апостол, и Орлик ведали, что гетман ведет казаков не на битву, а на измену. Перейдя Десну, Мазепа выстроил свое шестнадцатитысячное войско и обратился к нему с речью. В ней он глухо говорил о многочисленных обидах, чинимых Москвой казацкому войску. Он, порушивший казацкие вольности, уверял теперь казаков, что сделано то было по наущению царя; он, переступивший через все казацкие права и привилегии, данные Богданом Хмельницким, призывал теперь защищать их от московитов в союзе с непобедимыми шведами.

Из всей темной и туманной речи старого гетмана (слышали ее немногие близстоящие сердюцкие сотни, а остальным передавали из уст в уста) уразумели казаки главное — гетман ведет их не сражаться с ворогом, который грозит Украине, а переметнуться на сторону этого ворога и тем открыть путь к украинским селам и городам, где живут их жены и дети, родные и близкие, и отдать те села и города на полную милость захватчику!

Смутились казачьи сердца! Не будь позади Десны, а впереди тридцати тысяч шведов, как знать, может, то была бы последняя речь пана гетмана. В строю не было ни виватов, ни приветственных криков. Молчали казаки. Уловив это страшное молчание, Мазепа даже не закончил свою речь, завернул коня и помчался к шведам. За ним поскакали старшина и верные сердюки. Большая же часть казаков осталась на месте, а затем поодиночке, десятками и сотнями вернулась обратно за Десну. Так что к свейскому королю Мазепа привел не многотысячное войско, а всего две тысячи сердюков и старшин.

Дмитрий Михайлович Голицын поспешал к Батурину с пехотной бригадой Яковлева в жесточайшей тревоге. Хотя после казни Кочубея и Искры не было ни одного явного доноса на гетмана, на киевском торге еще за месяц до измены Мазепы бабы-торговки открыто болтали, что гетман переметнулся иль собирается переметнуться к шведу.

«Народ обмануть труднее, чем царя!» — в тревоге рассуждал князь Дмитрий и самолично отписал о тех базарных толках Головкину.

То ли письмо его наконец достигло цели, то ли постоянные увертки гетмана возбудили подозрение Головкина и Шереметева, но Голицын получил приказ немедля маршировать на гетманщину. Дмитрий Михайлович, не теряя ни минуты, отправил передовым отрядом бригаду Анненкова и двинул следом бригаду Яковлева с дивизионом тяжелых орудий. Притом, вопреки указу Головкина стать в Нежине, он отправил Анненкова прямиком в гетманскую столицу и сам направился с бригадой Яковлева следом, хотя уходом тем и ослаблял киевский гарнизон. Но Киеву при тех обстоятельствах, когда швед стоял на Левобережье, ничто пока не грозило, а вот увертки гетмана вызывали в те осенние дни особую настороженность Дмитрия Михайловича. Ох как жалел сейчас Голицын, что Кочубей и Искра были посланы царем на расправу пряменько в Белую Церковь к гетману, а не в Киев к Голицыну. Дмитрий Михайлович хорошо знал старого полтавского полковника и его друга и не верил, что эти старые честные казаки оговорили Мазепу. Скорее всего, и Кочубей и Искра говорили правду, и их последний допрос-покаяние мог бы правду раскрыть! Вот отчего Мазепа столь упрямо добивался передачи Кочубея и Искры в свои руки, минуя Киев, минуя Голицына.

Подгоняемый сими тревожными мыслями и рассуждениями, Дмитрий Михайлович оставил Яковлева с его тяжелыми пушками и налегке, сопровождаемый легким эскортом, помчался в Батурин. Не доезжая Десны, у деревни Мены, Голицын встретил светлейшего князя с драгунскими полками. Дмитрий Михайлович не кривил душой и открыто поведал Меншикову о своих немалых тревогах и подозрениях.

— Пустое!— расхохотался Меншиков,— И потом, какая Ивану Степановичу корысть на старости лет к шведу перебегать? Сам посуди, какой у него чин! А маетности? Да, чаю, ни у тебя, хоть ты и прямой Гедиминович, ни у меня, хоть я и светлейший князь, и в помине нет тех богатств, что имеет старик!

Меншиков даже облизнулся при мысли о скарбнице старого гетмана:

— Вот, говорят, у него алмаз есть: пол-Европы купить можно! Нет, такому богачу на старости лет хозяина менять — себя и все богатства потерять! А Иван Степанович, сам ведаешь, скупонек!

Тут светлейший прервал разговор и, показывая на пылившее за Десной неведомое войско, воскликнул:

— Да никак Иван Степанович сам, легок на помине, встречать нас вышел? Я вчера приказал ому через Войнаровского ждать нас на Десне!

Но радость Меншикова была преждевременная, поскольку пылившее за рекой воинство оказалось бригадой Анненкова. «Приказано передать кумплимент светлейшему князю от его светлости пана гетмана!» — приветственно гаркнул простодушный полковник, встав во фрунт перед коляской с генералами. Полковой оркестр грянул радостный встречный марш.

— Ты в чьей команде служишь?! Почему оставил Батурин? — Князь Дмитрий чуть было не набросился с кулаками на глупого полковника, да спасибо — остано-иил Александр Данилович.

— И, полно, батенька, уйми гнев! Что из того, что послушался полковник гетмана, доставил мне кумплимент! Иван Степанович, почитаю, болен и оттого ждет нас в Батурине! Едем!

Меншиков веселился в предвкушении знатного обеда (гетманская кухня была знаменита!), а Дмитрия Михайловича ничто не радовало: ни осенний погожий, ясный день, ни укатанная дорога, усаженная тополями и цветастыми по осенней листве кленами, ни здоровый крепкий воздух с запахами яблок из окрестных садов. Черное предчувстие окончательно овладело им, и он ничуть не удивился, когда ворота в Батурине оказались на запоре, мост через ров разведен, а на валах выросли, целя мушкетонами, сердюки Чечеля.

Светлейший, само собой, пришел в страшный гнев и приказал немедля вызвать для переговоров самого коменданта. Пан Чечель появился на валу и стал твердо, всем видом своим показывая, что ни петушившийся на коне роскошно одетый Меншиков, ни мрачный Голицын ему не страшны и что хозяин положения здесь он, Чечель!

— Где ясновельможный гетман, вражий ты сын? — горячился Меншиков по ту сторону глубокого, залитого водой рва. Чечель ответил насмешливо:

— Гетман к вам, москалям, в Короп отъехал!

— Так почему ты не пускаешь нас в крепость? Разке мы шведы?

— На то нет приказа его светлости пана гетмана! — воровато ухмылялся Чечель в цыганский ус.

— Разве ты не знаешь, кто я?— неосторожно спросил Меншиков, и громкий хохот раздался на валу. То смеялись сердюки Чечеля.