Валентин Рыбин - Государи и кочевники

Но не «разгромом» штаба Перовского измерялось поражение России под Хивой. Отзвуки этого поражения подняли на борьбу свободолюбивых черкесов, а затем и чеченцев. Чеченские повстанцы влились в отряды Шамиля. С их помощью он одержал ряд крупных побед, занял Аварию и утвердил свою власть в значительной части Дагестана.

Постепенно вести о слабосилии урусов разнеслись по всему Ближнему Востоку и породили заодно неверие в могущество чужеземцев-англичан. Народные мстители гнали «инглизов» из своих городов и кишлаков, не давая им опомниться. В Кабуле повстанцы ворвались в крепость, схватили и убили Бёрнса, недавно объявившего себя губернатором столицы. Вновь зазвучало имя Дост-Мухаммеда. И тогда, узнав об успешной войне соседей, воспылал гневом против неверных эмир Бухары Насрулла. Гуламы повелителя схватили английских агентов Стотдарта и Конолли, притащили их на площадь и отрубили им головы.

Прибрежные туркмены, узнав об отступлении оренбургских казаков и крупных потерях в армии Перовского, пришли в недоумение. Не верилось, чтобы вояки Хивы, которых в хорошие времена не раз побеждали туркмены, смогли одолеть урусов. Сотни под предводительством Махтумкули-сердара, Якши-Мамеда и их соратников несколько дней ещё простояли у Сарыкамыша после того, как получили известие о победе хивинцев. Думалось — это лживые вести. Наконец пришло письмо от Кията, что войны с Хиза-ханом не будет, и джигиты направились к морю.

— Хай, свиноеды! — ругался Якши-Мамед. — Поистине, они слабосильны и трусливы. Сколько лет воюют с Шамилем и никак не могут с ним справиться. А теперь кинулись на Хиву — и тоже убежали.

Предводители ехали вместе, все в тёплых хивинских шубах и лохматых тельпеках. Под шубами, поверх халатов, были подвязаны сабли и ножи, за кушаками — пистолеты. Было морозно. Суровая зима, нагрянувшая на кайсакские степи, принесла снег и сюда. Туркменские кони, не привыкшие к такой погоде, вели себя беспокойно, спотыкались, пританцовывали и ржали, словно жаловались кому-то на свою тяжкую участь.

— До сих пор не могу себе простить, — поддержал своего младшего друга Махтумкули, — как мы позволили урусам отдать наш Гурген шаху!

— Вах, сердар, сейчас в самый раз возвратить лти земли! — откликнулся Якши-Мамед. — Неужели упустим случай?!

Беседу предводителей слышали ехавшие рядом ханы иомудских селений. Некоторые из них поддакивали и тут лее распространяли хабар [22] Хабар — новость. по войску, растянувшемуся по всей Каракумской пустыне. Через день-другой на привалах, у колодцев, согреваясь в кибитках кочевников и у костров, джигиты только и судачили о возможном нападении на каджаров.

При подходе к Мисриану были замечены всадники-туркмены. Их легко узнали по чекменям и тельпекам. Когда подъехали ближе, увидели Султан-Баба. Выглядел он озабоченным.

— Сердар, плохие вести. Скот надо спасать. Кад-жары захватили. Как узнали они, что урусов Хива-хан разгромил, сразу на нас бросились. Говорят: «урусы не только туркмен, но и себя защищать не могут».

Махтумкули-хан посмотрел на своих юзбаши. Глаза у них горели жаждой мщения. И если бы сейчас сердар промедлил, то они и без него бы решили, что делать.

— Ну что ж, друзья, — сказал он решительно. — Пришло время возвратить потерянное…

Через трое суток войско перешло Атрек по льду и боевыми клиньями устремилось к Кумыш-Тёпе. Равнина междуречья, белая от снега и продутая каспийскими ветрами загудела от топота тысяч копыт.

Основные конные сотни шли по берегу моря. Слева, немного отстав, двигался обоз: верблюды и арбы, нагружённые мешками. Ещё левее — сотня особого назначения. Вёл её Кеймир. В этой сотне были рыбаки с Огурджинского, в основном безусая молодёжь, выехавшая в поход впервые. Кеймир должен был со своей сотней выйти к Туркмено-Хорасанским горам, где паслись захваченные каджарами отары, отбить их и пригнать на Атрек. Юнцы-йигиты считали свой поход прогулкой, они рвались в настоящий бой.

Сотня Якши-Мамеда, как всегда, шла в авангарде и первой встретилась с каджарами на подступах к Кумыш-Тёпе. Атрекцы на ходу перестраивали боевые порядки, чтобы ворваться в селение с трёх сторон. В это время над курганом взлетела ракета, и тут же из ворот выехал отряд каджаров. Однако спеси у них хватило не надолго. Офицер в тюрбане с султаном, ехавший впереди, остановился, приложил к глазам зрительную трубу и мгновенно развернул коня.

— Эшек, — удовлетворённо сказал Якши-Мамед, взмахнул саблей, и туркмены, улюлюкая, бросились в погоню.

Всадники ворвались в селение, вихрем понеслись между юрт, топча всё, что попадалось под копыта коней. Загремела посуда, валились тамдыры, визжали собаки. Плач женщин и детей провожал джигитов, кинувшихся к броду, через который уже переправлялся на ту сторону Гургена каджарский отряд. Джигиты спешились и тоже открыли стрельбу по уходя-щим каджарам. Но преследовать их дальше Якши-Мамед не решился: можно было увлечься погоней и попасть в ловушку. Да и со стороны рабата доносились частые выстрелы. Оставшиеся там каджары оказывали отчаянное сопротивление.

Якши-Мамед повёл своих джигитов к северным воротам рабата. Сюда уже подоспели другие атрекские сотни. Новые массивные ворота, окованные железом, стонали от ударов прикладами и камнями. Наконец кто-то догадался и притащил тулун с нефтью, облил их и поднёс факел. Ворота вспыхнули, но из толпы скучившихся всадников закричали: «Сарай надо сжечь — там они засели!» Джигит приметил новый караван-сарай: он был высок и выглядывал из-за стен на улицу деревянной резной аркадой. Воин с факелом взобрался по лестнице и бросил факел на крышу. Вскоре она была объята пламенем. Сгорели и ворота. И в тот момент, когда они рухнули, образовав проём, со двора рабата ошалело выскочили несколько всадников и поскакали к аулу. Джигиты пустились вслед за ними, крича и хохоча, стреляя и размахивая саблями. Мамед, сын сердара, впервые участвовавший в сражении, одним из первых настиг отступающих и, обходя справа, бросил на белобородого в чёрном тельпеке старика аркан. Мгновение, и тот, вылетев из седла, грохнулся оземь. Мамед тут же соскочил с лошади и подбежал к пленнику.

— А, шайтан! — злорадно засмеялся юноша, заламывая ему руки и наблюдая, как ловят джигиты остальных. — Вставай, нечестивец, пойдём к хану!

Тем временем атрекцы, ворвавшись во двор рабата, порубили саблями всех, кто не успел бросить оружие и поднять руки. Затем смерч расправы переметнулся на пристань и в селение. Джигиты принялись искать ханов-предателей, которые три года назад приняли подданство шаха. Притащили одного, второго, третьего на курган, где зелёным парусом на ветру трепыхался шатёр Махтумкули-хан а, И тут выяснилось, что сын сердара заарканил самого Назар-Мергена, о котором так много было разговоров. Когда гургенского старшину подвели к шатру и бросили на колени, сердар кончиком кнутовища приподнял подбородок пленника и печально сказал: