Валентин Рыбин - Государи и кочевники

«Аракс» и «Ардон» остановились в пяти милях от гасанкулийского берега. Пушечный выстрел с корабля оповестил атрекцев, чтобы прислали на переговоры своих предводителей. Вскоре по заливу заскользила большая вёсельная лодка, и на борт «Аракса» поднялись Кият-хан, Якши-Мамед и ещё несколько туркменских старшин. Путятин встретил их сухо. Ни угощений, ни подарков, даже не пригласил гостей в каюту и не предложил сесть. Со скептической усмешкой оглядел Кият-хана и сказал:

— Уважаемый бек, я много наслышан о вас и вашей службе государю императору. У вас, если не ошибаюсь, и награды наши имеются?

— Есть, есть, — с величайшим желанием подтвердил патриарх. — Орден есть, медаль…

— Так почему же, позвольте вас спросить, вы ведёте двурушную политику?

Кият растерянно развёл руками и часто-часто заморгал: вопрос сбил его с толку. Якши-Мамед с презрением посмотрел на отца и вмешался в разговор:

— Господин офицер, о каком двурушничестве вы сказали?

— О таком, что я прибываю на Челекен, а мне говорят: «Кият-ага уехал на Атрек воевать с каджарами». Разве ему не известно, что после установления границы между вами и персиянами возбраняются всякие военные действия? А коли на словах сей патриарх считается с нашим государем, а на деле поступает по-своему, то это и есть двурушничество.

— Господин офицер, — нетерпеливо возразил Якши-Мамед. — Не мы напали на каджаров, а они на нас! Вот я составил письмо командующему Кавказа. Прошу побыстрее переправить его.

Путятин неохотно взял бумажный свиток, развернул его и прочитал: «Вашему превосходительству должен я донести, что в нынешнем 1267 г. в мухареме месяце (в феврале) сын Аллаяр-хана Асафут Довлет с войском, состоящим из 22 000 человек, выступив из Мешхеда, внезапно напал на наших единоплеменников, называемых деведжи… По случаю этого происшествия наши туркмены желают открыть с Мухаммед-шахом неприятельские действия…» [24] Строки из подлинного документа.

— Но какое отношение вы имеете к этим «деведжи?» — удивился Путятин, отложив в сторону недочитанное письмо. — Они живут где-то на границе Хорасана, а вы на побережье!

— Мы имеем отношение ко всем туркменам, господин офицер. Мы желаем создать единое государство туркмен. Ныне наш совет старейшин постановил закрепить за собой потерянные пять лет назад территории от Кура-Су до Атрека!

— Господин Кият-бек, вы подтверждаете слова вашего сына? — насторожившись, спросил Путятин.

— Ай, они совсем перестали меня слушаться, — ответил тот слезливо. — Они мне говорят — русские совсем обессилели, за себя постоять не могут. Туркменам надо самим возвратить потерянное.

— Ну, вот что, господин Кият-бек, и вы, Якши-Мамед-бек, нам давно известно, что туркменцы живут лишь за счёт ограбления соседей. Не прикрывайтесь благородной местью и помыслами о высоких идеалах! Государю императору угодно, чтобы при существующих дружественных отношениях России и Персии, туркменцы вовсе прекратили свои грабежи и насилия по берегам персидским. За малейшее нарушение сей высочайшей воли я истреблю все ваши лодки!

— Хорошо, господин офицер, — с завидной лёгкостью согласился Якши-Мамед и, раскланявшись, ступил на трап.

— Не советую вам, бек, столь легковесно принимать моё предупреждение, — пригрозил Путятин. — Не забывайте, бек, что и без купечества русского вам не обойтись!

— Хорошо, господин офицер… Хорошо… Не забудем… До свидания.

— Ну что ж, Кият-ага, — сказал начальник крейсерской эскадры и подтолкнул патриарха, — вы тоже можете идти, у меня — всё. Если понадобитесь— сообщим. Но попробуйте взять себя в руки и сослужить службу моему государю. Рано вы отдали бразды правления мальчишке!

— Вы правы, господин капитан, — согласился Кият. — Рано мы ему позволили… Всё будет так, как пожелает его величество государь император Российской державы… Передайте ему мои слова, господин капитан.

— Непременно, непременно, бек…

Путятин усмехнулся и помог Кият-хану спуститься по сходням в лодку. Тут же русские шлюпы подняли паруса, чтобы двигаться дальше, в Астрабадский залив.

Растревоженный аул Гасан-Кули был похож на муравейник. Люди собирались толпами; толковали о русских, спорили, как дальше жить. Прибывшие с Гургена джигиты сообщали, что бывший астрабадский хаким Насер-хан, смещённый шахом за поражение в неравной битве с туркменами, ныне занял сенгири на Кара-Су и обещает проучить кочевников. В водовороте человеческих речей, пожалуй, наиболее отчётливо звучал голос оскорблённого Якши-Мамеда, возвратившегося от начальника эскадры. Встречаясь с ханами атрекских селений, Якши-Мамед со злой иронией выговаривал:

— Этот свиноед даже не захотел прочитать моё письмо! Он ищет дружбы с персиянами, а нас называет грабителями! Ва алла! Это мы-то грабители, у которых опять каджары угнали половину овец и две тысячи верблюдов! Хватит терпеть! С тех пор, как покинул Кавказ генерал Ермолов, русские перестали считать нас за людей. Но мы напомним о своём человеческом достоинстве!

Атрекские баи и ханы горячо поддерживали Якши-Мамеда. «Неужели мы должны подчиняться шаху? — возмущались они. — Если сейчас не добьёмся своего, то когда же ещё?!» Пусть поймут урусы, что это не аламан, не набег ради наживы. Не день, не два готовились Якши-Мамед и его верный сердар Махтумкули, прежде чем собрали воедино боевые силы туркмен. Не год, не два боролись они за то, чтобы их имена звучали на побережье, а имя старца Кията поблекло, как поблек он сам телом и духом. Одни рыбаки да перевозчики нефти боготворят Кията и ропщут на молодого хана. Но пройдёт ещё немного времени, и всем им Якши-Мамед заткнёт глотки. И ничего, что они сейчас крутятся вокруг Кият-хана и не хотят идти на войну. Это им припомнится в нужный день, час и момент…

Такие разговоры велись в Гасан-Кули и в тот день, когда от русского купеческого шкоута отделился катер и направился к Чагылской косе. Джигиты заглянули в юрту к Якши-Мамеду и сказали:

— Якши-хан, русский купец едет. Все рыбаки опять встречать побежали!

Якши-Мамед выругался и быстро-быстро принялся натягивать сапоги. Сидевшие с ним рядом тоже схватились за обувь. На Чагылской косе тем временем уже собралось не меньше половины сельчан. Рыбаки, как ни в чём не бывало, везли бочки с солёной рыбой и мешки с вяленой, и в жестяных банках — икру. Увидел Якши-Мамед и своего отца. Окружённый деловыми, торговыми людьми — аксакалами, он спокойно смотрел в море, словно и не подействовала на него встреча с Путятиным, словно и не хотел знать патриарх, что сейчас надо народ на коней сажать п отправлять в бой. «Нет, пока не унесёт этого старого дурака Чёрный ангел, нам с рыбаками и торговцами не справиться!» — зло подумал Якши-Махмед и решил: купцу надо помешать.