Берды Кербабаев - Чудом рождённый

— Это вы Константин Сергеевич? Меня прислали с биржи труда.

— Стенографистка? Как вас зовут?

— Брянцева… Евгения Яковлевна.

— Пожалуйста, проходите. Располагайтесь за столом.

Вот и занес кого-то летний ветер с площади в номер.

Обычно деятельный и целеустремленный, Атабаев не мог на этот раз выйти из задумчивого настроения. Машинально перебирая бумаги, он смотрел на стенографистку, пытаясь отделить её от толпы на Театральной площади, занимавшей его мысли минуту назад. Совсем юное лицо, пышные волосы вокруг лба, белый воротничок; должно быть, очень застенчива, но старается казаться спокойной и степенной.

— Работаете где-нибудь? — спросил он, чтобы не длить молчания.

— Сейчас нигде. Состою на учете в бирже труда.

— Москвичка?

— Родители живут в Киеве, а я здесь у сестры.

Скучные, будничные ответы, скромный, потупленный взгляд, а кажется, что в комнату залетела весна, — оттуда, с Театральной площади. Атабаев вдруг рванулся к стенографистке… Евгения Яковлевна вздрогнула, отшатнулась.

— Что случилось?..

— Я забыл предложить вам снять пальто.

От воротника пахло духами. «Ландышами» — догадался Атабаев и вдруг подумал, что стенографистка очень молода. Девочка, почти школьница,

— Давно работаете?

— Не очень, — она покраснела.

— Сколько вам лет? Двадцать?

— Нет.

— Восемнадцать?

— Я не школьница. Мне двадцать три года. Но трудовой стаж у меня небольшой. Это верно. Если вам не подходит такая стенографистка, позвоните. Пришлют другую.

Как она краснеет. И лоб и шея. И такая чувствуется добросовестность. А ведь получить трехдневную работу для неё должно быть очень важно. Перчатки заштопаны, на локте старенького платья латочка.

— У меня работа совсем несложная, — сказал Атабаев. — Только задумываюсь иногда. Торопиться не надо. Наоборот, иногда придется сидеть и скучать.

Евгения Яковлевна вынула из портфеля линованую тетрадочку, остро отточенные карандаши. Расхаживая по комнате, Атабаев начал диктовать. На этот раз работа шла легко и быстро. Не отдавая себе отчета, Кайгысыз хотел подбодрить застенчивую девушку своей собранностью, деловитостью. Это помогало ему и самому. И мысли складывались лучше, и вспоминались самые интересные, характерные факты — состояние почти что вдохновенное. И казалось, что скромная безмолвная девушка, наклонившаяся над столом, подпирает его плечом.

Они пообедали вместе в номере и до вечера продолжали работать. На другой день работа шла также хорошо, а на третий Евгения Яковлевна запоздала. Атабаев волновался, пытался записывать свои мысли на бумаге, ничего не получалось.

Может быть, заболела? Как глупо, что не знает её адреса! И он снова и снова подходил к окну. Моросил мелкий московский дождик, сверху даже не видно людей, только черный атласный блеск мокрых зонтиков. Неужели не придет? Атабаев понимал, что дело вовсе теперь на в докладе: будет нарушена иллюзия существования вдвоем. Снова одиночество… Небо потемнело над площадью, крупный дождь забарабанил по зеленому наличнику. Атабаев распахнул окно. Капли упали на висок, на щеку, запах дождя, — какой-то особенный, московский, залах прибитой пыли и сырости. И такая тоска, необычная дневная тоска защемила сердце.

Зазвонил телефон. Знакомый милый голос:

— Извините меня, Константин Сергеевич! Я сегодня не смогу прийти. Посылают на конференцию Севморпути. Вам пришлют кого-нибудь другого.

— Как же так! Доклад брошен на полпути, я уже привык.

— Это не от меня зависит, Константин Сергеевич. Просто сегодня моя очередь работать на конференции…

Голос куда-то пропал. Атабаев вздрогнул. Вот так беспомощно и просто потерять её?

— Алло! Алло! Вы меня слышите?

— Прекрасно слышу, можно не кричать.

— Я прошу вас, сегодня же немедленно выходите из списков биржи труда! Совершенно серьёзно. Я устрою вас на работу. На постоянную. Слышите?

— На постоянную? И это серьёзно?.. Какой же вы хороший, Константин Сергеевич…

Потом, уже в Ашхабаде, спустя много времени, они вспоминали этот вечер и молчаливую прогулку по горбатым переулкам где-то между Покровкой и Яузой, и все несказанные вслух слова, и длинные месяцы разлуки, и короткие, пылкие письма, и как через полгода встречала его Евгения Яковлевна на Казанском вокзале в двадцатиградусный мороз, и как читали вслух в номере чеховские рассказы, и как вместе с мамой Евгении Яковлевны уехали в Ашхабад…

Теперь они уже больше не расставались. Евгения Яковлевна по-прежнему работала стенографисткой, но уже в ашхабадской рабоче-дехканской инспекции. Атабаеву по-прежнему приходилось часто выезжать. Вместе с ним обычно отправлялась Евгения Яковлевна. И в её сумочке по-прежнему лежала линованая тетрадочка и остро отточенные карандаши. Приходилось работать и по пути, в машине. Атабаева внезапно осеняла новая мысль и он говорил:

— Женечка, бери бумаги, начнем!

Так бывало и в поездке вдоль границы Копет-Дага. Так и в Красноводске, и на Кара-Богазе, и на Аму-Дарье…

А однажды, когда они приехали в Мары и промчались по Кавказской улице, Атабаев рассказал Жене, как чуть было не женился на дочери жандармского полковника. Она уже назначила день свадьбы и приказала перейти в православие. Хорошо, что началась революция и все семейство это исчезло.

— Значит, повезло? — тихо спросила Евгения Яковлевна.

— В личной жизни мне повезло дважды, — ответил Кайгысыз, обнимая жену за плечи.

После женитьбы у Атабаева появилась новая слабость: его привлекали теперь не только старики, но и дети. В поездке или в Ашхабаде, встречая ребенка, он останавливался, заговаривал, угощал конфетами, легко и быстро находил общий язык с ребятами всех возрастов, умел и рассмешить, и поговорить по душам. И будто оправдываясь, говорил жене:

— Ничего не поделаешь — люблю детей! Родишь сына — рабом твоим стану.

Свободный от предрассудков, Кайгысыз вдруг оказывался верным древнейшим обычаям. Девушка уходит из дому, становится членом чужой семьи. Сколько бы не было дочерей, если бог не дал сына — род прекратил свое существование. Об этом говорится и в пословице: «Тот, кто с сыном — не умрет».

В кругу друзей Атабаев говорил:

— Был бы у меня сын, — больше ничего не надо!

Евгения Яковлевна не осталась глуха к этой мечте.

Сначала у Атабаевых родилась дочь, но потом — сын. Девочку назвали Лейла, мальчика — Кемине.

И вот уже прекратились поездки на охоту в воскресные дни. Гораздо интереснее играть с детьми, наблюдать, как каждая неделя изменяет их, приносит что-то новое, Евгения Яковлевна ревниво охраняла интересы дочери.

— Ну, хорошо, — говорила она, — дочь ты носишь на руках, но почему же сына сажаешь на шею? Дезочка может обидеться.