Андрей Климов - Моя сумасшедшая

Мальчик растерянно огляделся, словно в поисках источника подозрительного звука, и пробормотал сквозь зубы:

— Что за чепуха? Только этого не хватало…

Все произошло в долю секунды. Подхваченный порывом ветра — если потустороннее движение можно назвать ветром, — я потерял равновесие, и, беспорядочно вращаясь и раскачиваясь, как сухой лист, соскользнул в расселину, и, не чувствуя сопротивления, начал погружаться.

Еще не достигнув дна, я ощутил волну телесного тепла, и внезапно на меня обрушилась лавина чужих ощущений и образов. Теперь я видел комнату так и с той точки, как если бы смотрел глазами Мальчика. Без всякой ряби и бликов, ясно и отчетливо. Кроме того, я чувствовал, что вокруг очень холодно, за окном лежит снег, что желудок пуст, а в дверь стучат, и нужно как можно быстрее открыть. Боли никакой не было. В руках у меня находился телефон; на крохотном синем экране, встроенном в аппарат, мелькали и прыгали буквы.

Я попробовал пошевелить большим пальцем руки — его руки, потому что явственно ощущал прохладную гладкость материала, из которого был сделан аппарат, но из этого ничего не вышло. Тогда я окликнул: «Послушай, я каким-то образом…» — и оборвал себя. Что я пытался объяснить? То, чего и сам ни в малейшей степени не понимал? И неудивительно, что он никак не отреагировал на мой призыв. Скорее всего, просто ничего не слышал.

Так оно и было. Позже я пробовал много раз, но никакой связи между нами установить не удавалось. Поэтому все ощущения Мальчика мне приходилось воспринимать непосредственно, а мысли его были для меня закрыты.

«Мы» вернули телефон на место и второпях покинули комнату. За дверным проемом обнаружилась длинная темная прихожая. Здесь было еще холоднее. На полу валялись обрывки шпагата и какого-то яркого, громко шуршащего упаковочного материала, не похожего на бумагу, мелкий мусор, окурки.

Дверь оказалась тяжелой, как люк бронемашины; выступающие металлические части сложного замка покрывал иней. Мальчик заглянул в глазок, с заметным усилием оттянул ригель и налег. На площадке стояла, дыша в ладони, девушка в оливково-зеленой куртке со множеством молний и застежек. Лицо пряталось под низко надвинутым капюшоном.

— Входи скорей, — сказал он.

В прихожей Мальчик обнял девушку, а она быстро клюнула его в щеку и нетерпеливо отбросила капюшон на затылок. Ее темные, похожие на куний мех волосы были острижены «под ноль», но уже успели немного отрасти.

Я почувствовал то, что при других обстоятельствах описал бы словами «сердце екнуло». Дело не в имени, которое я знал, и не в сходстве, хотя было и сходство.

— От тебя пахнет псом, — сказала она. — Эсэмэску получил?

— Только что, — сказал мальчик. — Сегодня связь на высоте. И какой от нее толк, если мобильник зарядить нечем? Тока опять нет. Воду тоже перекрыли.

Запаха не было. Не только того, о котором упомянула девушка, но и никаких других. Надо полагать, теперь я их просто не чувствовал. Невелика потеря в сравнении со всем остальным.

— Ты видел знак снаружи на двери? — спросила она.

— Какой?

— Желтый треугольник. Краска из баллончика.

— А, — отмахнулся Мальчик. — Это моб.

— Зачем?

— Чтобы знать, что в квартире живут. Они больше не грабят — по крайней мере там, где кто-то остался. Приняли гуманное решение ограничиться торговлей. Как и в самом начале: золото, баксы, камешки, а продовольствия у них, судя по всему, навалом. Торгуют вразнос, потому что многие старики не могут добраться в офис. Еще берут антиквариат и живопись…

— Зачем, если никто не знает, что будет? Я слышала, что появилась поддельная просроченная еда. И фальшивые продавцы — непонятно кто.

Он усмехнулся.

— Поддельная, да еще и просроченная! Вроде пластиковых муляжей собачьих говняшек. Башковитые парни из руководства нашего моба все знают и обеспечили своих особыми бэйджиками. Вроде микрочипов, которые считывает «блютуз». Без телефона не обойтись, хотя это уже все равно. У меня ничего больше нет.

Я уловил только самый поверхностный смысл диалога.

— Ты смеешься, — с укором сказала девушка, оттягивая к локтю рукав куртки. — Смотри!..

Я почувствовал, как он встревожился. И еще — щемящую жалость. На уровне физиологии это чувство выглядело совсем не так, как мы привыкли.

— Что это? — озадаченно спросил он, осторожно касаясь ее предплечья, местами покрытого подобием подсохшей рыбьей чешуи. Кожа вокруг припухла, покраснела и шелушилась.

— Я съела кактус. Он все равно замерз. Знаешь, лучше, чем кажется на первый взгляд, только с колючками много возни. Похоже на мороженый огурец… Что ты смотришь? Это не лофофора, обычный цереус. У меня еще много, но почему-то от них аллергия. Хочешь попробовать? Я принесу.

— Нет, — он покачал головой.

— Может, когда кактусы кончатся, хоть что-то изменится?

Мальчик промолчал, а девушка вдруг заплакала. Он снова ее обнял, и некоторое время они так и стояли. Я запаниковал и попытался отступить, потому что чувствовал сразу обоих, но деваться мне было некуда.

Какое-то подобие воровства не по своей воле. Выходит, я протащил сюда сквозь все, что со мной случилось, физическую память о собственном теле или его ментальное отражение. И заодно все, что с этим телом когда-то происходило. Девушка была не похожа на Лесю, но звали ее Леся, и не думать об этом было все равно, что пытаться оттереть мочалкой родимое пятно.

Он просунул руку под ее капюшон, отодвинулся и спросил:

— Почему ты не хочешь перебраться ко мне?

— Ты знаешь.

— Ну так заберем и ее. В чем дело?

— Не могу. Она совсем слабая. Постоянно читает или спит. Я ничего не могу объяснить — она твердит, что все равно всему конец… Ты думаешь, то, что случилось с нами, — это все-таки болезнь?

— Болезнь была до того, — с непонятным ожесточением откликнулся Мальчик. — Ее еще старик Крепелин описал сто лет назад. Всем лопухам вбили в голову, что если они станут покупать правильную пишу, регулярно принимать витамины и биодобавки в правильных комбинациях, думать, как предписано, и подтирать задницу правильной туалетной бумагой, то их ждет счастливая вечная жизнь. А потом оказалось, что наоборот. И твоя бабушка, похоже, права.

— Прекрати! — сказала девушка. — Все равно нужно что-то делать.

— Хочешь есть? — спросил он.

— Да, — Леся вздохнула. — Еще как.

— У меня осталась пшенная крупа, но сварить не на чем. Не разводить же здесь костер, а во дворе опасно. Есть еще сухарики к пиву. И сигарет полно. Раньше, когда люди кое-что умели, они при отсутствии еды…

— Лучше, чем ничего, — перебила она. — Давай свои сухарики.

С трудом разорвав хрустящий пакетик, она высыпала на ладонь горку темных ноздреватых кубиков и стала по одному отправлять в рот. Остатки сунула в карман куртки.