Фаддей Зелинский - Сказочная древность Эллады

И вторично раздался тот же голос — этот раз уже явственно из пещеры:

— Финей! Ты готов? Молящийся опустил руки.

— Жена, дети, — сказал он тихо, — мне было даровано лишь краткое свидание с вами. Вы слышите — меня требует властная царица, Мать-Земля. Не нужно мне более телесное зрение — я им злоупотребил некогда, когда увидел то, чего не мог понять, увидел здесь же, в пене и тумане этого самого водопада, как порождение его пещеры, пещеры Гарпий. О слепец! Я не знал тогда, что здесь под фатой водопада ее второй выход и что злые Гарпии послали мне колдовские образы, которые смутили меня.

Слава богам, все к лучшему теперь. Их волю мне поведала в последнюю ночь твоя мать, Клеопатра, — Царица Вьюг. Моя обитель отныне здесь, в очищенной и освященной, навеки скрытой от взоров смертных пещере. И вещим станет отныне шум этого умолкшего на мгновение водопада. Мою весть, весть просветленного божьей благодатью духа, услышат люди в нем. Я более не Финей, не слабый, близорукий скифский князь с его благими порывами, запечатленными проклятием несвершимости. В горниле страданий я впитал в себя все то, что скользило по моей душе, — все, чему ты меня учила, чарующая гостья из обетованной страны, благовестница очеловечения человечества в вечной природности, красоте и свободе. Таковым спускаюсь я в недра моей родной земли, чтобы и она прониклась этим знанием. Я более не Финей; я — зерно, опущенное под поверхность земли, условие и залог ее будущего урожая.

Родные мои, друзья мои, Гарпий более нет — они не вернутся в нашу страну. Но время среди своих бесчисленных порождений не замедлит родить и новые силы, которые ополчатся, Клеопатра, против дела твоего и твоей благословенной матери; они заглушат его, если не найдут отпора себе в силах самой земли…

— Финей, Клеопатра, берегитесь, — крикнул вдруг Ясон, указывая на укутанную в покрывало фигуру женщины, мелькнувшую из-за дерева.

Но оба супруга, погруженные в великие откровения будущего, не расслышали его голоса; расслышала его таинственная фигура и поспешила скрыться в сумраке леса.

— Жена, дети, — продолжал Финей, — держитесь вашего прежнего верного пути; достройте храмы, начатые в мое правление. Не вечно будут они стоять — но вечен тот дух, который заставит людей воздвигнуть их вновь. Вот то учение, которое они услышат в годину сомнений здесь, у вещего обрыва, в шуме Финеева водопада…

— Финей! Час настал! — в третий раз воззвал тот же голос. И мгновенно белая пещера озарилась аметистовым сиянием: ее наполнил величавый женский образ, медленно выплывающий из ее темной глубины. Финей быстро простился с женой и детьми и верными шагами, точно зрячий, направился к краю обрыва. Все невольно последовали за ним — Клеопатра, сыновья, аргонавты. Вот он на краю — вот поднимает руки для последней молитвы — вот бросается в бездну. Но образ величавой жены подхватывает его и бережно укладывает, точно сонного ребенка, на мягкой постели из белых роз и левкоев.

Все подняли правые руки для последнего привета.

— Прости, герой Финей!

— Прости, герой Финей! — воззвал пророк аргонавтов. — Живи в недрах родной земли бессмертным духом грядущих возрождений!

Но резкий крик: «Этому не быть!» — нарушил воцарившееся благоговейное настроение. Та таинственная фигура, которую Ясон перед тем заметил на опушке леса, решительно выбежала на поляну. Она сбросила свое покрывало — присутствующие узнали Идаю.

— Этому не быть! — повторила она, направляясь к краю обрыва. — Последняя из Гарпий не отдаст вам их заветной пещеры. Я разрушу ваши чары; как я при жизни стояла зримо и незримо рядом с ним, противясь эллинскому наваждению, так и во всю вечность я буду заглушать его внушения. Где он, там и я; и мы еще посмотрим, чей голос будет явственней звучать в шуме вещего водопада.

Внезапно она, расправила пару огромных, красных нетопырьих крыльев и бросилась в бездну по направлению к озаренной аметистовым сиянием пещере. Но в то же время и высокий вал, возвышавшийся и клокотавший на вершине скалы — ринулся туда же: он обрушился всей своей тяжестью на ее крылья, прорвал их и увлек ее самое в бездонную пропасть. Еще мгновение — и голубая пещера исчезла за сверкающей ризой устремленных волн, и опять зазвучала неумолчная, грозная песнь водопада про тягу всего горнего в долы, во всеприемлющее лоно Матери-Земли.

Солнце уже готово было погрузиться в багровую купель Евксина; его угасающие лучи заливали розовато-фиолетовым сиянием приморскую песчаную гору, от белых колонн недостроенного храма, венчавшего ее вершину, до бурых, плоских утесов берега. Среди этих утесов тихо качалась «Арго», еще прикрепленная ко дну своим якорем, а к суше своим причалом, но уже со спущенными сходнями и — ввиду открытого места — с поднятою мачтою. А берег был уставлен столами, креслами, стульями, скамьями. Здесь гремел пир — прощальный пир скифских бояр и аргонавтов. Давал его сам Горный Царь, занявший со своей царицей верхний стол; у стола рядом сидела княгиня Клеопатра, сияющая счастьем и красотой, имея по обе руки своих сыновей. Далее сидели попарно за каждым столом по скифу и по эллину. Прислуживали гостям резвые Вьюги, променявшие перед тем на узорчатые наряды свои обычные белые покровы.

— Не по-нашему, — подумал, качая головой, молодой Акмон, ученик Тифиса, видя перед собой вместо обычного наполненного кубка — пустой, а рядом с ним по кувшину вина и воды. Налив себе вина, он пригубил его.

— У, крепость какая! Боюсь, трех мер будет мало.

Он намешал себе по своему вкусу, — но, к его удивлению, его белобородый сосед, наполнив свой кубок одним вином, залпом осушил его со словами:

— Счастливо княгине Клеопатре!

— Счастливо ей! — сказал и Акмон, осушая свой. Затем, обращаясь с улыбкой к своему соседу: — Крепки, однако, головы у вас, отец мой. Я пятью мерами воды разбавил свое вино.

— Хорошо, что хоть этим взяли, — засмеялся скиф, — а то после этого правления даже стыдно было вам показать наш стольный град. Ну, авось, при княгине Клеопатре иначе будет; как вернетесь, пожалуй, и не узнаете нас… Впрочем, — продолжал он, — мне это вдвойне извинительно: я, старый, кончаю по-старому, да к тому же вот уже более суток, как ни один глоток не проходил сквозь ограду моих зубов, и не за трапезой готовился я провести эту ночь, а на колу.

— Это что такое?

Скиф описал ему подробно способ казни, грустно улыбаясь ужасу эллина.

— Аполлон Отвратитель! — воскликнул юноша. — И это обычай у вас?

— Нет, мой сын, с сегодняшнего дня уже не обычай. Это Идая сочла нужным воскресить старинный ужас, упраздненный с первых же дней правления просветленного князя Финея: для острастки, как она говорила. Острастка, как же! С каждым разом возрастало число заговорщиков против ее кровожадной власти; даже нам, старцам, невмоготу стало, когда замучили наших сыновей. Ничего, справили им теперь славную тризну; а пока, — прибавил он, наливая себе новый кубок чистого вина, — счастливо аргонавтам, и да здравствует эллино-скифская дружба!