Кен Фоллетт - Гибель гигантов

— Надеюсь, мы не превращаемся в новую знать, — сказал Григорий Катерине в постели как-то ночью.

Она презрительно рассмеялась.

— Если превращаемся, то где мои бриллианты?

— Но у нас же бывают банкеты, и в поезде мы ездим первым классом, и еще много чего…

— Баре никогда в жизни ничего нужного не делали. А ты работаешь по двенадцать, пятнадцать, даже восемнадцать часов в сутки. Не можешь же ты после этого рыскать по свалкам в поисках мусора, которым можно топить печку, как ходят бедные…

— Ну, у элиты всегда находятся предлоги для особых привилегий…

— Иди-ка сюда, — сказала она. — Будет тебе сейчас особая привилегия.

И они занялись любовью. Потом Григорий долго лежал без сна. Несмотря на свои терзания, в глубине души он не мог не радоваться, видя благополучие своей семьи. Катерина набрала вес. Когда он впервые увидел ее, она была фигуристой двадцатилетней девчонкой; сейчас, в двадцать шесть лет, она стала пышнотелой матерью семейства. Вовке было пять лет, он ходил в школу и учился читать и писать вместе с детьми новых хозяев России. Кудрявой озорнице Ане было три года. Поселили их в квартире, где когда-то проживала одна из фрейлин царицы. Здесь было тепло, сухо и просторно, и кроме спальни, у них были детская, кухня и гостиная — по сравнению с прежней комнатой Григория в Петрограде, здесь места хватило бы на двадцатерых. И еще здесь был коврик перед камином, занавески на окнах, фарфоровые чашки, а на стене висела картина маслом, изображавшая озеро Байкал.

Наконец Григорий заснул. В шесть часов утра его разбудил громкий стук в дверь. Он открыл и увидел женщину — бедно одетую, тощую, как скелет. Она показалась ему знакомой.

— Простите, что беспокою вас в такую рань, ваше превосходительство… — сказала она, используя старое обращение.

И тут он ее узнал — это была жена Константина.

— Магда! — изумленно воскликнул он. — Как ты изменилась… Входи же! Что случилось? Ты теперь живешь в Москве?

— Да, ваше превосходительство, мы переехали.

— Ради Бога, не называй меня так! Где же Константин?

— В тюрьме.

— Что?! Почему?

— За контрреволюцию…

— Не может быть! — воскликнул Григорий. — Это какая-то ужасная ошибка.

— Да, ваша милость.

— Кто его арестовал?

— ЧК.

— Чрезвычайная комиссия… Я разузнаю, что и как. Сразу же после завтрака начну наводить справки.

— Пожалуйста, ваше превосходительство, умоляю… Сделайте хоть что-нибудь немедленно, его через час расстреляют…

— Черт! — ахнул Григорий. — Сейчас, только оденусь.

Он надел форму. Хоть и без знаков отличия, но по качеству она была намного лучше, чем обычная солдатская, и ясно определяла его как командира.

Через несколько минут они с Магдой уже вышли с территории Кремля. Шел снег. Идти было недалеко, и они добрались до Лубянской площади пешком. ВЧК занимала большое здание в стиле барокко, принадлежавшее прежде страховому обществу. Часовой у дверей отдал Григорию честь.

Едва войдя в здание, Григорий начал кричать:

— Кто здесь главный? Дежурного начальника мне сюда, живо! Я Григорий Пешков, член Центрального Комитета! Я хочу сейчас же видеть арестованного Константина Воротынцева. Чего ждете? Шевелитесь! — В свое время он выяснил, что быстрее всего делать дела именно таким образом, несмотря на то, что это ему до отвращения напоминало хамство распущенного офицерья.

Вокруг в панике забегали охранники. Но через несколько минут Григорий пережил настоящее потрясение. Ко входу спустился дежурный начальник, и Григорий его узнал. Это был Михаил Пинский.

Григорий был в ужасе. Ведь Пинский — из царской полиции, живодер и скотина! И теперь этот живодер на службе у революции?

Пинский льстиво улыбнулся.

— Товарищ Пешков! — сказал он. — Какая честь!

— Когда я вас отделал за приставания к бедной крестьянской девушке, вы говорили со мной по-другому, — сказал Григорий.

— Все так изменилось, товарищ… Для всех нас.

— За что вы арестовали Константина Воротынцева?

— За контрреволюционную деятельность.

— Это бред какой-то. В четырнадцатом году он был руководителем большевистской ячейки на Путиловском заводе. Он был одним из первых депутатов в Петроградском совете. Он такой же большевик, как и я!

— Правда? — произнес Пинский, и в его голосе послышалась скрытая угроза.

Григорий не обратил внимания.

— Приведите его ко мне.

— Сию минуту, товарищ Пешков.

Через несколько минут появился Константин. Он был грязный, небритый, от него пахло так, словно он пришел из свинарника. Магда залилась слезами и бросилась ему на шею.

— Мне нужно поговорить с арестованным наедине, — сказал Григорий Пинскому. — Проводите нас в ваш кабинет.

Пинский покачал головой.

— Моя скромная комната…

— Не спорьте, — сказал Григорий. — Идемте в кабинет.

Это был способ подчеркнуть свою власть. Пинского нужно было держать под каблуком.

Пинский повел их наверх, в комнату с окном, выходящим во внутренний двор. Войдя, он поспешно смахнул в ящик кастет, лежавший на столе.

Выглянув в окно, Григорий увидел, что начинает рассветать.

— Подождите снаружи, — сказал он Пинскому.

Они с Константином и Магдой сели, и Григорий сказал:

— Что за чертовщина происходит?

— Мы приехали в Москву, когда переехало правительство, — стал рассказывать Константин. — Я надеялся стать комиссаром. Вот только зря надеялся. Здесь меня никто не поддерживал.

— И что же ты стал делать?

— Вернулся к обычной работе. Пошел на завод, делал детали моторов, шестерни, подшипники…

— Но с чего они взяли, что ты контрреволюционер?

— На заводе были выборы в Моссовет. Один инженер объявил, что он кандидат от меньшевиков. Устроил собрание, я пошел послушать. Там было-то около дюжины человек. Я не выступал, ушел с середины, и не голосовал за него. Конечно же, победил кандидат большевиков. Но после выборов всех, кто ходил на это меньшевистское собрание, уволили. А потом, на прошлой неделе, нас всех арестовали.

— Ну нельзя же так! — в отчаянии воскликнул Григорий. — Мы не должны так поступать, даже во имя революции. Нельзя арестовывать рабочих за то, что они слушают разные точки зрения!

Константин посмотрел на него как-то странно.

— Ты что, надолго уезжал?

— Конечно, — ответил Григорий. — Сражался с белыми.

— Так вот почему ты не знаешь, что здесь творится…

— Ты хочешь сказать, что это происходило и раньше?

— Гришка, да каждый день это происходит!

— Не может быть…

— А этой ночью, — заговорила Магда, — я узнала от подруги, муж которой работает в ЧК, что Костю и всех остальных сегодня в восемь утра расстреляют.

Григорий взглянул на свои армейские часы. Было почти восемь.