Кен Фоллетт - Гибель гигантов

Она приготовила завтрак и принесла поднос в спальню.

— Смотри! — сказала она. — Свежий хлеб, кофе… и доллар!

— Умница! — сказал он, целуя ее. — Что мы купим? — Он поежился в своей пижаме. — Нам нужен уголь…

— Спешить некуда. Если хочешь, можно пока его не тратить. На следующей неделе он будет стоить столько же. А если ты замерз, я тебя погрею.

— Ну, иди сюда, — улыбнулся он.

Она разделась и забралась в постель.

Они ели хлеб, пили кофе и занимались любовью. И это было так же прекрасно, хоть и не так долго, как первое время, когда они были вместе.

Потом Вальтер читал газету, которую она принесла.

— С мюнхенским переворотом покончено, — сказал он.

— Насовсем?

Вальтер пожал плечами.

— Поймали лидера. Адольфа Гитлера.

— Это глава партии, в которую вступил Роберт?

— Да. Его обвиняют в государственной измене. Он в тюрьме.

— Хорошо, — сказала с облегчением Мод. — Слава богу, что все кончено.

Декабрь 1923 — январь 1924 года

В три часа пополудни накануне дня всеобщих выборов граф Фицгерберт поднялся на помост перед муниципалитетом Эйбрауэна. Он был в утреннем сюртуке-визитке и в цилиндре. С передних рядов, от консерваторов, раздались крики поддержки, но остальная толпа засвистела. Кто-то бросил скомканную газету, и Билли сказал:

— Ребят, ну не надо так. Пусть говорит.

Серый зимний день казался еще темнее от низких облаков, и на улицах уже горели фонари. Шел дождь, но толпа собралась большая, человек двести или триста, в основном шахтеры в своих шахтерских шапках, да впереди виднелось несколько котелков, и то здесь, то там под зонтиком стояли женщины. По краям толпы на мокрых булыжниках мостовой играли дети.

Фиц выступал в поддержку действующего члена парламента, Персиваля Джонса. Он начал говорить о пошлинах. Билли это вполне устраивало. О пошлинах Фиц мог рассуждать хоть целый день, не задевая за живое жителей Эйбрауэна. Теоретически это был камень преткновения на этих выборах. Консерваторы предлагали покончить с безработицей, подняв пошлины на ввоз товаров, чтобы защитить британского производителя. Это объединило либералов-оппозиционеров, так как их изначальным лозунгом была свободная торговля. Лейбористы соглашались, что пошлины не решат проблему, и нужна государственная программа занятости, чтобы обеспечить работой тех, кто ее не имеет, увеличив одновременно количество лет на образование, чтобы предотвратить появление еще более юных на и так переполненном рынке труда.

Но на самом деле вопрос заключался в том, кто будет у власти.

— Чтобы поощрить трудоустройство в области сельского хозяйства, правительство консерваторов будет производить выплаты в количестве один фунт за акр каждому фермеру — при условии, что он платит своим работникам по тридцать шиллингов в неделю или больше, — сказал Фиц.

Билли покачал головой, ему было одновременно смешно и досадно. С какой стати давать деньги фермерам? Они же не голодают! В отличие от рабочих, оставшихся без работы.

Стоявший рядом с Билли отец сказал:

— С такими речами он голосов в Эйбрауэне не наберет.

Билли был с этим согласен. Когда-то фермеры оказывались в большинстве, но эти дни прошли. Теперь, когда рабочие могут голосовать, шахтеры численно превзойдут фермеров. На сумбурных выборах 1922 года Персивалю Джонсу удалось удержаться на своем месте благодаря перевесу в несколько голосов. Но должен же он вылететь на этот раз?

Заканчивая, Фиц сказал:

— Голосуя за лейбористов, вы проголосуете за человека с запятнанной репутацией. — Это слушателям не понравилось: история Билли им была известна, и его считали героем. Раздались возмущенные голоса.

— Постыдились бы! — крикнул отец Билли.

Фиц продолжал:

— …За человека, который предал своих товарищей по оружию, за человека, которого за измену судил трибунал и приговорил к тюремному сроку. Послушайте меня, не позорьте Эйбрауэн, выбирая в парламент такого человека!

Под свист и редкие хлопки Фиц слез с помоста. Билли смотрел на него, но Фиц избегал его взгляда.

Теперь на помост, в свою очередь, поднялся Билли.

— Вы, наверное, думаете, что я тоже стану оскорблять лорда Фицгерберта, как он оскорблял меня, — сказал он.

— Всыпь ему хорошенько! — крикнул из толпы Томми Гриффитс.

— Но ведь это не разборка в управлении шахты, — сказал Билли. — Эти выборы слишком важны, чтобы заниматься дешевыми остротами… — Толпа разочарованно притихла. Билли понимал, что разумный подход ей не очень-то придется по вкусу. Народ любил дешевые остроты. Но отец Билли одобрительно кивнул. Отец понимал, что хочет сделать Билли. Конечно же, понимал. Он сам его этому учил.

— Граф проявил храбрость, придя сюда и высказывая свои взгляды перед толпой шахтеров, — продолжал Билли. — Может, он и неправ — а он неправ, — но он не трус. И на войне он вел себя так же. Как и многие другие наши офицеры. Они были храбры, но упорствовали в своих заблуждениях. У них была неверная стратегия и неверная тактика, никудышная связь и устаревший образ мыслей. Но они не желали отказываться от своих заблуждений, пока не погибли миллионы.

Толпа стихла. Теперь все слушали с интересом. Билли увидел Милдред: она стояла с гордым видом, в каждой руке по младенцу — его сыновья, двухлетний Кейр и годовалый Дэвид. Милдред была далека от политики, но ей хотелось, чтобы Билли стал членом парламента — тогда они смогут вернуться в Лондон, и она снова начнет заниматься своими шляпками.

— На войне рабочему человеку никогда не удавалось подняться выше уровня сержанта, — говорил Билли, — но зато любой вчерашний ученик частной школы сразу становился младшим лейтенантом. Любой ветеран вспомнит, как подвергалась опасности его жизнь из-за недостаточно умных офицеров, и многим из нас спасала жизнь смекалка сержантов.

Слушатели заговорили, соглашаясь.

— Я вышел сюда сказать, что эти дни прошли. И в армии, и в других профессиях повышение должно зависеть не от происхождения, а от заслуг! — Билли заговорил громче, и заметил в собственном голосе, звенящем от волнения, отцовские интонации, звучавшие у того в проповедях. — От этих выборов зависит будущее, от них зависит, в какой стране будут расти наши дети. Мы должны сделать все, чтобы она отличалась от той страны, в которой выросли мы. Партия лейбористов не призывает к революции — мы видели это в других странах, и это не годится. Но мы действительно призываем к переменам — серьезным переменам, решительным переменам, в самом главном!

Он помолчал, потом снова продолжил речь, заговорив еще громче.

— Нет, я не стану оскорблять ни лорда Фицгерберта, ни мистера Персиваля Джонса, — сказал он, указывая на два цилиндра в первом ряду. — Я просто скажу им: «Джентльмены, вы — прошлое!» — Толпа встретила его слова радостными криками. Билли смотрел через передние ряды на стоящих сзади шахтеров — сильных, смелых, с рождения ничего не имевших, но тем не менее обеспечивших приличную жизнь себе и своим семьям. — Друзья мои, рабочие! — сказал он. — Будущее — это мы!