Оливье Блейс - Торговец тюльпанами

— Не надо! — кричал юноша, шаря по земле руками в поисках опоры и пытаясь подняться, но только проваливался еще дальше в путаницу листвы и сучьев. Ему было больно — на сломанных ветках тут и там попадались шипы, которые до крови его исцарапали. Паулюс ван Берестейн пыхтел и тоже шарил руками. Вдруг он вцепился в камзол ученика, резко дернул, от чего сразу же по всей длине, словно фасолины из стручка, повыскакивали пуговицы и распахнулся ворот, потом уже совсем грубо стащил с Виллема штаны, и тот почувствовал, как колючки впиваются в оголенную кожу.

— Что вы делаете! — возмутился Деруик. — Нас ведь могут увидеть!

И сам изумился собственным словам. Значит, все, чего он боится, — как бы их не застигли врасплох? При этой мысли юноша совсем ослабел, и ему показалось, будто он глина в руках все больше смелевшего ректора, здоровенный кулак которого с огромной силой сдавил затылок ученика: можно было подумать, Паулюс пытается сломать ему шею. Но вот он повернул Виллема на бок, почти сразу же пристроился к дырке в его заду и вошел в него решительно, но не грубо, за что тот невольно ощутил трусливую и подленькую благодарность. Впрочем, дело все равно зашло уже так далеко, что лучше было не сопротивляться, расслабиться. Никакого наслаждения Виллем в объятиях любовника не испытывал и больше всего боялся, как бы их не застали в таком положении, как бы брат или сестры не увидели его здесь, с регентом, грязного, исцарапанного, в спущенных до колен штанах и задранной рубахе…

Страх отнял у Деруика последние остатки воли, единственное, чего ему теперь хотелось — это чтобы все скорее закончилось, он постарался, чуть раздвинув ноги, облегчить ректору труды и попытался отвлечься от позора, которому его подвергли, думая о другом. К счастью, все и впрямь закончилось довольно быстро, и Берестейн так же быстро привел в порядок свою почти не потревоженную одежду. Виллем хотел было последовать его примеру, но вдруг почувствовал, как между ягодицами у него перекатывается что-то твердое и чешуйчатое. Приподнявшись, он вытряхнул этот предмет в спущенные штаны, а потом извлек оттуда — крупную луковицу тюльпана.

— Награда за то, что ты такой послушный… — объяснил наставник. — Ты ее честно заработал. Только, смотри, поаккуратнее с ней — очень уж хороша!

И Паулюс от души расхохотался, окончательно смутив своего ученика, который, впрочем, уже прикидывал, что эта новая луковица — такая большая и тяжелая — конечно же, принесет ему кучу денег. Подарок одновременно и радовал его, и раздражал.

— Что, покупаете меня, Паулюс? — спросил Виллем, поднимаясь с земли.

— Скажешь тоже! — улыбнулся учитель, послюнив палец, чтобы стереть грязь с подбородка ученика. — Воздаю по заслугам!

На лице юноши мелькнула загадочная улыбка, и он — на этот раз по собственной воле — потянулся губами к губам регента.

Парочка выбралась из кустов с таким видом, будто углублялись они туда исключительно ради беседы. Старший и, скорее всего, привычный к приключениям подобного рода, притворялся великолепно, младший выглядел более скованным, но главное — он с честью выдержал испытание.

Виллем ни словом не пожаловался на обращение, которое ему пришлось стерпеть, простился с ректором весьма любезно и вообще ничем себя не выдал, так что ни один человек в семье не догадался о произошедшем — кроме Фриды, от которой не ускользала ни одна мелочь и которая, конечно же, заметила колючки, впившиеся в одежду молодого хозяина.

Уходя, Паулюс ван Берестейн нашел теплые слова для каждого, но самые ласковые приберег, естественно, для старшего из братьев Деруик, который вместе с Яспером пошел проводить его до калитки.

— Юный Деруик, я рад, что провел этот день в вашем обществе… Поскорее навестите нас — моей жене не терпится с вами познакомиться. Как же она скучает, бедняжка, целыми днями листая свою Библию с золотыми уголками! Знаете, я заказал для нее великолепный кукольный дом, где в уменьшенном виде воспроизведено все убранство нашего, но и это чудо нисколько ее не забавляет. Ну, так что?

— Не знаю, удобно ли…

— По вторникам мы принимаем у себя соседей. О нет, ничего особенного, угощение очень простое: блинчики, миндаль, рисовая каша… Зато пиво отличное, а общество самое что ни на есть избранное. Посидим, послушаем музыку, немного поговорим о делах, узнаем, что у кого нового… Нередко случается, что во время таких сборищ в дверь стучится кто-нибудь из тюльпанщиков со свеженькой, только что выкопанной луковицей. Ну как, вам захотелось присоединиться к нам? Я пришлю за вами карету.

— Сударь, право же, это слишком большая честь…

— Значит, договорились. Жду вас завтра, когда досыплется песок, и не опаздывайте!

Виллем вяло согласился. У него мелькнула мысль, что неплохо бы взять с собой брата, но он побоялся задерживать уже удалявшегося Паулюса. Впрочем, и сам Яспер, как оказалось, не слишком-то рвался в гости: едва ректор вышел, он кинулся запирать калитку, приговаривая:

— Господь нас сохрани от того, чтобы ввязываться в такие состязания: мы его приглашаем, он отвечает нам тем же, потом, чтобы не остаться в долгу, мы должны снова его угостить, и так до тех пор, пока не опустеет наша кладовая и не оголятся полки винного погреба… В этой игре, милый братец, мы, вне всякого сомнения проиграем, так что лучше каждому оставаться у себя, всем это пойдет только на пользу!

— Разве тебе не лестно, что такой высокопоставленный человек открывает перед нами двери своего дома?

Младший брат пожал плечами:

— В наши-то двери он давно вошел! Ох, ничего тут не поделаешь, только чует мое сердце, что это приглашение — просто ловушка, и ничего больше. Говорю тебе, если бы ты подумал получше, ты бы и сам понял, что знатные господа одной рукой дают, другой отбирают, и что регент, подарив тебе возможность заработать тысячу флоринов, все равно что выплатил жалованье еще одному слуге в своем доме, попросту сделал так, чтобы ты до конца жизни был ему обязан. Словом, твой благодетель всего-навсего провернул выгодное дельце!

Виллему было горько это слышать. Он едва не поддался соблазну вытащить из кармана луковицу и похвастаться… нет, конечно, не столько щедротами ректора, сколько собственной способностью их привлекать, — но потом побоялся проявить неуместное тщеславие. Хотя какое ему, в конце концов, дело до мнения младшего брата! Он уже развернулся и хотел идти в дом, но его остановил насмешливый взгляд Яспера.

— Ты что, смеешься надо мной?

— Разве?

— Я видел, как у тебя дрогнули губы!

Старший Деруик быстро и крепко ухватился двумя пальцами за пуговицу жилета младшего, так что сделай тот шаг — она с треском отлетела бы, а в жилете образовалась бы дырка, потому Яспер не пошевелился, только черты его лица отвердели.