Оливье Блейс - Торговец тюльпанами

— Она заслужила наказание, — отрезал старший брат, все еще тяжело дыша. — И пусть это послужит вам уроком, молодые люди, научитесь слушаться! Больше я не потерплю ни малейшей дерзости — ни на деле, ни на словах! Отец сделал меня главой этой семьи, и я намерен управлять ею до возвращения Корнелиса из Америки!

— Скорей бы он уже вернулся! — прошептал Яспер, и, к счастью, брат его не услышал.

В тот вечер старший Деруик поужинал в одиночестве, затем оделся на выход и потребовал, чтобы ему как настоящему хозяину дома подвели коня и почистили шляпу. Ворота открыли, Виллем, прикурив трубку от фонаря, спокойно двинулся к «Золотой лозе», и одна только Фрида, провожая молодого господина до ворот, заметила, как дрожит его рука, сжимающая поводья.

Приближаясь к «Золотой лозе», старший Деруик подумал, что не был здесь почти два года — да, без малого два года прошло с того дня, как Паулюс пригласил его сюда, но их тогдашний разговор еще свеж в его памяти, хотя сам-то он чувствует себя старше, по крайней мере, лет на пять, и в нем не осталось ничего общего с запинающимся мальчиком, который в тот день был допущен за стол регента. Это ощущение усилилось, когда он подъехал к заново выкрашенной таверне, украшенной витражами, фонариками и роскошной вывеской, покачивающейся на золоченой цепи. Внутри, если не считать посетителей — они-то все были завсегдатаями — тоже все переменилось. Картины теперь соответствовали времени года: вместо сцен катания на коньках на стенах красовались морские виды. Дымили здесь, разумеется, по-прежнему, и все так же клубились под балками потолка сизые тучи, местами до того плотные, что казалось, будто вот-вот прольются дождем.

Войдя, Виллем отряхнулся и попросил огня, чтобы разжечь погасшую под изморосью трубку. У него взяли плащ, налили в знак гостеприимства вина, некоторые посетители, большей частью — тюльпанщики, косясь на его зажатый под мышкой костыль, начали перешептываться. Деруик, заняв один целую скамью, ответил на перешептывания приветливым, хотя и весьма самодовольным взглядом: дескать, подсаживайтесь, кто тут мне друг. Соперники немедленно отвернулись, стараясь, чтобы он это заметил, друзья-цветоводы, наоборот, потянулись к нему, и последним подошел регент с пенящейся кружкой пива в руке.

— Виллем, как я рад тебя видеть! А что это ты такой невеселый?

— Семейная ссора… — мрачно признался тот.

— С братом поругался?

— И с сестрой тоже. Все они против меня.

Паулюсу семейные проблемы Виллема были глубоко безразличны, он изобразил на лице сочувствие, немного — самую малость — помолчал и заговорил о другом:

— Я ждал тебя раньше, торги вот-вот начнутся… Пока все идет прекрасно. Маттейс Хуфнагель уже в задней комнате, обсуждает с секретарем условия продажи.

— Какой он из себя? Я ведь только с его собаками познакомился…

— Успеешь налюбоваться красавцем! — расхохотался Паулюс, хлопнув ученика по ляжке. — Лоб в шишках, щеки отвислые, слой грязи на морде такой же толстый, как слой белил на лице у шлюхи. И по глазам видно, что безнадежно глуп. Приподнимешь шляпу — а головы-то, чего доброго, под ней и не окажется! Просто не верится, что в его руках — такое сокровище.

— А вы сами-то это сокровище видели?

— Да-a, мне посчастливилось… — ответил Паулюс, грузно плюхнувшись рядом с Виллемом на лавку, которая прогнулась и заскрипела под его тяжестью. — Великолепный экземпляр, не меньше двухсот гранов! И знаешь, что самое замечательное? У луковицы Semper Augustus есть детка! Представь себе воздушную луковичку размером с человеческий глаз, соединенную верхушкой с материнской луковицей и совершенно здоровую!

Паулюс возвел глаза к небу, словно благодаря Бога за такое чудо. Виллем задумчиво втянул щеки и покусывал их изнутри.

— Но по средствам ли нам двойная луковица?

— Господи, да кто ж тут в лучшем положении, чем мы! Конечно, Питер Бол, Барент Кардус, Франсиско Гомес Да Коста — опасные соперники, и все они полны решимости выиграть торги, но нашему-то чучелу неизвестно, насколько авторитетны эти великие цветоводы, этот фермер до того туп, что кроме как о деньгах, сыплющихся в его кошель, вообще ни о чем думать не способен.

Уверенность Паулюса повлияла и на людей за соседними столами: ни слова не слыша из разговора, они смеялись вместе с ректором, тянулись к нему кружками, расплескивая пену. Общее настроение захватило и Виллема.

А что, если в конце концов Паулюс окажется прав? Что, если этот день вознаградит его за все усилия, окончательно разрешит все трудности? Глаза юноши затуманились. Он так и видел, как несколько часов спустя, после ожесточенных торгов, заполучит наконец луковицу Semper Augustus. В последний раз поднимется его рука, в последний раз опустится мелок секретаря, перечеркнув две фигуры тремя линиями и замкнув все вместе в круг, — и цветок будет принадлежать ему. И будет навсегда покончено со страхами и унижениями. Родные встретят его как победителя на улице, усыпанной тюльпанами и другими цветами — красивыми, благоухающими… Праздник продлится до утра, его станут прославлять и восхвалять наперебой, Яспер попросит у него прощения за то, что не ценил его достоинств, Петра — за то, что мешала осуществлению его планов… А когда отец, вернувшись из колоний, увидит нарядный дом, процветающую семью и старшую из дочерей замужем за могущественным соседом, — увидит собственными глазами все признаки того, что род Деруиков поднимается наконец выше всех в наших краях, — он похвалит сына за усердие и скажет со слезами на глазах: «Сынок, я горжусь тобой!».

Виллем грезил бы и дальше, но помешала внезапно поднявшаяся суматоха. Очнувшись, он понял, что идет вместе с другими тюльпанщиками в заднюю комнату, регент ведет его за руку, а костыль остался лежать на скамье.

— Одну минутку, сударь!

— Потом, мальчик мой: если мы проиграем торги — все пропало! После драки кулаками не машут…

Задняя комната «Золотой лозы», в шутку прозванная «Молодильным вином», не могла вместить желающих попасть на торги. Все тут как один утверждали, что намерены участвовать в аукционе, однако сторожу удалось-таки выгнать нескольких тюльпанщиков (а может, даже и не тюльпанщиков), не приписанных ни к одному харлемскому кружку. Зато господина Берестейна и его подопечного он принял как нельзя лучше: вежливо поздоровался с ними, проводил к приготовленным для них стульям в первом ряду, сделал знак секретарю, и тот сам подошел поздороваться и напомнить о том, что он «всегда к услугам господина Берестейна и господина Деруика» и сделает все возможное для того, чтобы луковицу получил «самый достойный». Виллем простодушно радовался тому, как лихо обставил мелкую сошку.