Серена Витале - Пуговица Пушкина

Пушкин вернулся в тихий пустой дом: Натали с детьми поехала к Екатерине Мещерской; Александрина была в своей комнате; Никита Козлов, усвоив, что хозяин не вернется до обеда, ушел на половину слуг. Пушкин закрылся у себя в кабинете. Он написал Александре Осиповне Ишимовой: «Милостивая государыня Александра Осиповна, крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение. Покамест честь имею препроводить к Вам Barry Cornwall … Сегодня я нечаянно открыл Вашу „Историю в рассказах“ и поневоле зачитался. Вот как надобно писать! С глубочайшим почтением…»

Он взял книгу «Poetical Works of Milman, Bowles, Wilson and Cornwall» (и на последней странице, где стоял список названий, поставил пять крестиков на пьесах Корнуолла «Драматические сцены», которые Ишимова должна была перевести для «Современника»), обернул это вместе с письмом толстой серой бумагой и вручил швейцару, велев ему отнести пакет на Фурштадтскую улицу. После этого вышел. Чуть позже трех тридцати он вошел в кондитерскую Вольфа и Беранже на третьем этаже здания на углу Мойки и Невского проспекта, где у него было назначено свидание с Данзасом. Вскоре появился его друг с листом бумаги. Д’Аршиак, объяснил он, настоял, чтобы условия поединка были изложены письменно.

1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга, за пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие.

3. Сверх того принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять место для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же расстоянии.

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники ставятся на то же расстояние в двадцать шагов; сохраняются те же барьеры и те же правила.

5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.

6. Нижеподписавшиеся секунданты этого поединка, облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своею честью строгое соблюдение изложенных здесь условий.

Все, что Пушкин хотел знать, — это время и место: пять часов, Черная речка, возле Комендантской дачи. Что касается условий, то он согласился с ними, даже не соизволив прочесть или поглядеть в документ, составленный секундантами. Он выпил лимонада. Сказал Данзасу, что копия его письма к Геккерену в кармане его сюртука, и уполномочил его на использование этого документа по своему усмотрению, если все кончится неблагополучно. Было примерно без десяти четыре, когда Пушкин и Данзас сели в сани, ожидавшие их на улице.

Павел Исаакович Ганнибал был добродушным человеком… Пушкин, в то время едва закончивший лицей, обожал его, что, однако, не помешало ему вызвать Павла Исааковича на дуэль только за то, что в одном из котильонов тот увел от него юную Лошакову. Тогда Пушкин был безумно в нее влюблен, хотя она была некрасива и имела вставные зубы. Ссора между дядей и племянником окончилась примирением через десять минут, и последовали новые развлечения и новые танцы, а за ужином, под воздействием Бахуса, Павел Исаакович произнес тост такого содержания:

Пушкин любил Кюхельбекера, своего друга и однокашника по лицею, но нередко подшучивал над ним. Как многие молодые поэты того времени, Кюхельбекер частенько бывал у Жуковского, донимая его просьбами прочитать его поэмы. Однажды Жуковский был приглашен на прием, но так и не появился в этом доме. Когда его спросили, почему он не пришел, последовало следующее объяснение: «Во-первых, у меня болел живот накануне; во-вторых, пришел Кюхельбекер, поэтому я остался дома». Пушкин нашел это забавным и наградил несчастного поэта такими стихами:

Кюхельбекер воспылал гневом и потребовал дуэли. Никто не мог отговорить его. Они стрелялись зимой. Кюхельбекер выстрелил первым и промахнулся. Пушкин бросил свой пистолет на землю и пошел обнять друга, но Кюхельбекер в ярости кричал: «Стреляй! Стреляй!» Пушкин насилу его убедил, что невозможно стрелять, потому что дуло пистолета забито снегом. Дуэль отложили, а позже соперники помирились.

Пушкин и Корф жили в одном доме. Слуга Пушкина, будучи пьян, ворвался к Корфу в прихожую, чтобы побить его слугу… Модест Андреевич тут же, как обычно, выскочил из своей комнаты узнать, в чем дело, и «прописал» виновнику безобразий argumentum baculinum . Побитый слуга пожаловался Пушкину. Александр Сергеевич, в свою очередь, вознамерился защитить своего слугу и вызвал Корфа на дуэль. Модест Андреевич на вызов ответил письмом: «Не принимаю вашего вызова из-за такой безделицы, но не потому, что вы Пушкин, а потому что я не Кюхельбекер».

Однажды утром, ровно в 7.45, я вошел в соседнюю комнату, где жил майор. Едва я ступил, три незнакомца вошли в комнату из прихожей. Один из них — молодой, стройный, невысокий, с курчавыми волосами и африканским профилем — был одет во фрак. Два офицера следовали за ним. «Что вам угодно?» — довольно резко спросил Денисевич человека в цивильном платье. «Вы сами должны знать, — ответил тот, — вы назначили мне быть у вас в восемь часов… Остается еще четверть часа. Есть время выбрать оружие и назначить место». Мой Денисевич покраснел как рак и, запинаясь, отвечал: «Я не за тем просил вас прийти… Я не могу драться с вами, вы молодой человек, неизвестный, а я штабс-офицер…» Молодой человек в штатском настаивал: «Мои товарищи подтвердят, что я русский дворянин Пушкин, поэтому иметь дело со мною не будет бесчестьем». Накануне вечером Пушкин был в театре, где волею судьбы сидел рядом с Денисевичем. Пьеса была скучной, и Пушкин постоянно то зевал, то шикал, громко восклицал: «Это несносно!» Но его сосед явно наслаждался представлением. В конце концов Денисевич взял Пушкина за пуговицу в проходе. «Молодой человек, — сказал он, — вы мешали мне смотреть пьесу. Это неприлично и невежливо с вашей стороны». На что Пушкин отвечал: «Это правда, я не старик, но, господин штаб-офицер, еще более невежливо здесь и с таким апломбом говорить мне это. Где вы живете?» Денисевич сказал ему свой адрес и назначил приехать к нему в восемь. И вот он здесь, с секундантами. В конце разговора Денисевич извинился и протянул Пушкину руку, которую тот не пожал. «Вы прощены», — бросил он, уходя вместе со своими спутниками.