Нора Лофтс - Королева в услужении

Все еще не понимая, Альенора подошла и, положив ему руку на плечо, мягко проговорила:

— Ты приехал из Вудстока? Она умерла? Я этого боялась. Смерть наложила свой отпечаток на нее еще месяц назад.

Стряхнув одним движением с плеча ее руку, он вскочил на ноги; слезы еще висели у него на жестких ресницах, но приступ ярости мгновенно высушил их.

— Не касайся меня! — крикнул он. — Убийца!

— Ты полагаешь, я ее бранила, расстроила и усугубила ее болезнь? Генрих, ты ошибаешься, очень ошибаешься. Тебе это может показаться странным, но мы не сказали друг другу ни одного сердитого слова. Я видела, что она очень больна… По-доброму поговорила с ней, дала ей вина.

— Мне все известно относительно вина, — заявил Генрих изменившимся холодным обвиняющим тоном. — В тот же день она отправилась к монахиням в Годстоу. Там она рассказала, что помирилась с тобой, что ты была к ней доброжелательна и дала ей вина. Что было в нем? Что? Какой смертельный яд ты использовала, что она умерла уже на следующий день?

— Генрих, опомнись. Что тебе рассказали? Ты сознаешь всю низость своего обвинения?..

— Знаю, о чем говорю, и позволь сказать тебе следующее: если бы у меня было достаточно доказательств, я бы обвинил тебя в открытом суде.

— Ты, должно быть, совсем рехнулся, — сказала Альенора, пятясь от него.

Удивление и недоумение начали уступать место гневу.

— Давай попробуй, — заявила она. — Предъяви обвинение в открытом суде и предоставь мне возможность защищаться. Вино, которое я ей налила, к моему приезду уже находилось в комнате. Ты считаешь, что я всегда ношу с собой яд? Когда я поехала в Вудсток, то не имела ни малейшего представления о существовании девушки. Кроме того, монахини в Годстоу в состоянии различить смерть от загнивших легких и от отравления, а также и присяжные заседатели. Генрих, передай дело в суд.

— И что это даст? Ты уже подготовила собственную защиту. Если нужно, ты способна перехитрить самого Иуду Искариота. Я знаю тебя, твою изворотливость и твой скользкий язык. Суд непременно оправдает тебя, но я никогда не оправдаю и не прощу.

— Ты действительно веришь, что я отравила девушку из ревности?

— Я не сомневаюсь, — ответил он просто. — А она была совершенно безобидной. Мой кроткий, бескорыстный друг, единственный друг с тех пор, как я сделал Тома Бекета своим врагом.

— Я все время старалась быть полезной, — проговорила Альенора также просто. — И меня удивляет лишь одно: если она могла лучше меня ободрять и утешать тебя, если ты ее так высоко ценил, а меня так низко, что, не моргнув глазом, обвинил в убийстве, — то почему ты не развелся со мной и не женился на ней?

Подняв голову, Генрих посмотрел на Альенору. Он был прямолинейным человеком, привыкшим без обиняков высказывать свои мысли. Следующие слова он произнес безо всякого тайного намерения задеть ее гордость. Он говорил то, что думал, но никакие долгие предварительные размышления не могли бы вложить в его уста более обидного ответа.

— Тогда я лишился бы Аквитании и Пуатье, — заявил он.

— Ах, вот как, — только и нашлась что сказать Альенора.

Генриху предстояло прожить еще много лет, но всякая надежда сохранить за собой Аквитанию, управлять ею мирно и с выгодой для себя была утрачена навсегда в тот момент, когда он произнес последнюю роковую фразу.

Через несколько дней Альенора уже была в дороге, направляясь в Пуату к Ричарду…

— …И тогда вы на всех парусах устремились на родину, — сказал Ричард. — И правильно поступили. Добро пожаловать! — Он положил большие загорелые руки Альеноре на плечи и сердечно расцеловал в обе щеки. — Никому не понравится, если его обвинят в убийстве, которого он не совершал, и в первую очередь Генриху следовало это понять. Ведь он сам пострадал от ложного обвинения! Быть может, — проговорил Ричард, смотря на мать ясными голубыми глазами, — он надеялся, что вы так же тяжело, как и он, воспримете несправедливое обвинение, встанете на колени перед ее могилой в Годстоу и позволите монахиням хлестать себя.

— Возможно.

«Шутливая речь не совсем уместна, — мелькнуло в голове у Альеноры, — но сказана с добрыми намерениями».

Прием, оказанный Ричардом, не оставлял желать лучшего. Он был искренне рад видеть ее у себя и не скрывал этого. И будто разговаривая не с собственным сыном, а с кем-то, одинакового с ней возраста и жизненного опыта, Альенора сказала:

— И вот я приехала в Пуату. Отчасти потому, что здесь ты, но также и потому, что, когда он сказал непростительные вещи относительно нежелания потерять мои владения, я внезапно поняла — очень ясно и, к сожалению, слишком поздно, — что из-за своего наследства я лишилась человеческого счастья. И я подумала: «Если я столько выстрадала из-за наследства, то самое меньшее, чем я могу вознаградить себя, — это наслаждаться в свои пожилые годы ласковым солнышком».

Альенора сидела у окна в гостиной на верхнем этаже замка, и яркий солнечный свет заливал комнату. Она держала руки под ослепительными лучами и без всякого интереса отметила, какими они сделались тонкими, почти прозрачными. События последних недель и вызванные ими эмоции не прошли бесследно;

— Как понимать ваши слова, что из-за наследства вы лишились обыкновенного человеческого счастья? — спросил Ричард.

— В буквальном смысле. Когда мне было пятнадцать лет, из-за моих титула и богатства на моих глазах проткнули мечом юношу, которого я любила. Любовь была самая невинная, скорее дружба между девочкой и мальчиком. И тем не менее его убили. Как богатая наследница, я вышла замуж за французского короля Людовика VII, чтобы сохранить мир между Францией и Аквитанией, и мир наступил — неспокойный, временный. Он продолжался до тех пор, пока я была нужна Луи: за мной стояло аквитанское войско. Во время своего дурацкого похода по Священной земле он распорядился нести меня, как дикого зверя, в клетке.

— Никогда об этом не слышал, — проговорил Ричард, по-настоящему заинтересованный. — Я, разумеется, изучал его военную кампанию, и все, что он делал, представляется мне каким-то сумасшествием… нет, хуже! Сумасшествию присуща, по крайней мере, энергия, в его действиях не было и намека на энергию, скорее их можно назвать вялыми и беспомощными.

— Вялыми во всем, кроме организации моей охраны. Но я все выдержала и вовремя избавилась от него. Затем, — Альенора чуть не рассмеялась, — я вернулась в Пуатье. По дороге сопровождавшим меня слугам пришлось дважды отражать нападение честолюбивых молодых людей, пожелавших силой жениться на мне из-за моего наследства. И вскоре приехал твой отец. Ты не поверишь, Ричард, но он выглядел красивее тебя — молодой, уверенный, знаменитый рыцарь очень обманчивой простоты. Он утверждал, что с моей помощью завладеет Англией и создаст могущую империю. Помню — о, как часто я потом вспоминала этот эпизод, — я спросила его: нужна ли ему я сама или моя Аквитания с ее воинами и богатством? И он очень ловко вышел из трудного положения, предложил наиболее заманчивое объяснение своим словам: мы станем партнерами в благородном и справедливом деле. И что из этого вышло? — продолжала Альенора с горечью. — Я давала ему советы, которыми он пренебрегал, и растила детей. Однако он хотел иметь кого-то, кто говорил бы ему «да» или «нет» и вышивал бы ему перчатки! Таким образом, как ты видишь, Ричард, Я вправе сказать: из-за наследства я лишилась своего счастья.